Грозно сдвинув брови, отчего его узкое лисье лицо приняло смешное выражение, Захаров буркнул:
— Ну?!
Вошедший поспешно сдёрнул с головы потрёпанный картуз и шагнул к столу.
— До вашей милости, господин начальник… Не откажите в любезности… Как говорится, ошибочка маленькая вышла. Гонялись за щукой, а поймали, можно сказать, пескаря, хи–хи…
Он осторожно хихикнул в кулак, но, увидев, что Захаров нетерпеливо забарабанил пальцами по столу, заговорил быстрее:
— Ошибочка, говорю, вышла. Человек я смирный, к немецким властям отношусь со всем уважением. А тут — ошибочка… Ладно бы только побили, а то добро ведь забрали. Костюм совсем новый, на Первое мая покупал, и валенок две пары. Как же мне всю зиму без валенок? И костюм совсем новый…
— Кто взял? — оборвал его Захаров.
— Да господа полицаи же. Шли большевиков искать, а ко мне попали. Прикажите вернуть вещи, господин начальник. Ошибочка тут…
Захаров откинулся на спинку кресла, прищурившись, посмотрел в лицо вошедшему:
— Коммунист?
Тот испуганно отшатнулся, истово перекрестился.
— Да что вы, господин начальник? Какой я коммунист? Есть другой Громов, на Первомайке живёт, тот действительно коммунист. А я, по правде, и не Громов вовсе, а настоящая моя фамилия Нуждин, только в двадцать первом году я её поменял на Громова. Меня и господин барон Швейде знает. Он меня даже начальником шахты назначил. Пятой шахты… Прикажите вернуть вещи, господин начальник! Жена у меня больная, и сына одевать–обувать надо. Он Федора Почепцова племянник, может, слышали?
— Почепцова? — переспросил Захаров. — Как же, знаю. Так ты что, родственник ему?
— Ну да, ну да, родственник, — обрадованно закивал головой Громов. — Он меня и надоумил к вам пойти. Иди, говорит, там люди свои…
Захаров внимательно слушал Громова. Только вчера его вызывал к себе Зонс и распекал за то, что полиция не поймала ни одного коммуниста. Зонс грозился немедленно выгнать его и взять другого, более поворотливого сыщика. Но теперь… Теперь Захаров покажет, на что он способен! Этот сгорбившийся человек с маленькой птичьей головкой и впалой грудью, терпеливо ожидающий его ответа, поможет ему. Своим нюхом Захаров сразу почуял: перед ним человек, готовый ради денег продать всех и все. И он без обиняков сказал:
— Слушай, Громов, или Нуждин, как там тебя… Тебе вернут твой костюм. И валенки тоже. И ещё хорошо приплатят. Полиции нужны преданные люди. Ты, говоришь, давно живёшь в Краснодоне? Видел тех, кто перед отступлением взорвал двенадцатую шахту? Знаешь их?
Громов оживился, порозовел, маленькие глазки его загорелись лихорадочным блеском.
— А как же! Я в Краснодоне без малого двадцать лет живу. Всех тут знаю.
— Вот и хорошо. Садись и пиши фамилии всех, кого видел возле копра.
Кряхтя и часто сморкаясь, Громов долго выводил на листке бумаги какие–то каракули. Захаров терпеливо ждал, пока он кончит, потом взял список, пробежал его глазами.
— Так… А почему не подписался?
Громов замялся, хотел что–то сказать, но промолчал, лишь тяжело вздохнул.
— Боишься? — догадался Захаров. — Тогда вот что… Выбери себе кличку. Этой кличкой будешь подписывать все секретные донесения и сдавать их лично мне. Тогда никто ничего не узнает. А бумажки эти нужны, чтоб по ним расчёт с тобой вести, понял? За каждую бумажку — особая плата.
Громов весь взмок, напряжённо соображая что–то, потом взял карандаш и старательно вывел под списком: «Ванюша».
— Только никому ни слова, — умоляюще посмотрел он на Захарова. — Чтоб ни одна душа…
— Ладно, Ванюша, — усмехнулся Захаров, пряча в карман бумажку. — Но ты должен сообщать в полицию о всех коммунистах, которых встретишь в городе. Старайся втереться к ним в доверие, узнай, где они прячутся, что делают, и передавай нам адреса. Будешь нашим тайным агентом, понял? Коммунисты тебя не боятся, ты человек тихий, неприметный… О деньгах не беспокойся — богачом скоро станешь! Понял?
Громов утвердительно кивнул.
Тонкие, бескровные губы Подтынного сомкнулись, отчего редкая рыжая щетина на подбородке встала торчком. На мгновение он закрыл глаза, как бы припоминая что–то, но тут же снова открыл их. В расширившихся зрачках мелькнул страх, будто вспомнилось что–то ужасное, дикое…
— Какую же помощь оказал гитлеровцам агент по кличке «Ванюша»? — спросил следователь.
Подтынный низко нагнул голову, глубоко, с присвистом вздохнул.