Захаров охотно брался за эту работу. Отобрав несколько самых отъявленных головорезов из полицейской команды, он отправлялся на «промысел». Участвовал в этих рейдах и Василий Подтынный, назначенный теперь старшим полицейским.
Разбившись на небольшие группы, полицаи обходили дворы, заглядывали в сараи, лазили по погребам, рылись в сундуках. Не обращая внимания на протесты хозяев, забирали все, что попадалось под руку.
Обозы с награбленным добром вереницей тянулись на станцию Должанка, где специальная команда гитлеровцев сортировала добычу и грузила её в вагоны.
Особая команда сельхозкомендатуры отбирала у населения домашний скот и птицу. Над городом висел непрерывный гомон, наполненный тоскливым мычанием коров, визгом поросят, кудахтаньем кур.
Молча, притушив в глазах недобрые огоньки, смотрели краснодонцы, как хозяйничают гитлеровцы в их родном городе. Прятали в карманы судорожно сжатые кулаки, до крови закусывали губы, чтобы не вырвался наружу закипающий в груди гнев.
Во дворе комендатуры с утра и до вечера толпились офицеры и солдаты. Оживлённо переговариваясь, они укладывали награбленное добро в мешки, старательно выводили на них адреса, самодовольно ухмылялись, представляя, как обрадуются дома, получив посылку с Восточного фронта.
Только управляющий дирекционом барон Швейде был необычайно сердит. До посылок ли ему. Прошло уже два месяца, как он приехал в Краснодон, а ни одна шахта не выдала и килограмма угля. Нет электроэнергии — той маленькой передвижной электростанции, которую он на всякий случай привёз с собой из Германии, едва хватало лишь на освещение служебных помещений. Нет оборудования — центральные электромеханические мастерские, где можно было бы кое–что изготовить, все ещё никак не могут наладить ремонт.
Однажды вечером в просторной квартире барона собрались офицеры. Как главный представитель административной власти в городе, Швейде часто устраивал такие приёмы. В его доме гости всегда находили щедро накрытый стол, самые разнообразные напитки.
Громко переговариваясь, возбуждённо жестикулируя, гости уселись за стол. Барон налил себе полную рюмку коньяку и поднял её за успехи немцев. Он залпом выпил и потянулся к закуске.
— О, кажется, барон начинает изменять своей привычке. Браво! — захлопал в ладоши Зонс.
Швейде разодрал пальцами нежное крылышко цыплёнка, шумно задвигал челюстями. Прожевав, он аккуратно вытер рот салфеткой, повернулся к Зонсу:
— У меня сегодня хорошее настроение. Кажется, мои дела начинают налаживаться. Эти два русских инженера, добровольно вызвавшиеся работать в мастерских, — отличные специалисты. Мастерские они знают как свои пять пальцев.
Швейде откинулся на спинку, неестественно громко расхохотался:
— Ха–ха–ха! Идиоты, они боялись, что я не приму их! Они признались, что были коммунистами, и боялись, что из–за этого я их не приму! Ха–ха–ха! Да мне наплевать на это!
Зонс недовольно поморщился, отодвинув в сторону недопитую рюмку.
— За коммунистами нужен особый надзор, барон!
— Мне наплевать на это, — снова повторил барон. — Мне не нужны их убеждения, мне нужны хорошие специалисты, черт возьми!
Неверной рукой, расплёскивая по столу коньяк, Швейде наполнил бокал. Офицеры снова зашумели, задвигались, звеня приборами, потянулись к бутылкам…
Глубокой ночью Гендеман проснулся, разбуженный стонущими звуками набата. Кинулся к окну: где–то за городом, в районе Шевыревки, полыхало багровое зарево.
Майор схватился за сердце. Там, возле Шевыревки, был сложен в скирды необмолоченный хлеб, предназначенный для отправки на продовольственные склады действующей армии. Чувствуя, как леденящий холод сковывает все в груди, он подбежал к телефонному аппарату и срывающимся голосом вызвал Зонса:
— Немедленно поднимайте всех по тревоге! Хлеб горит!
Через несколько минут из гаража дирекциона с оглушительным рёвом выскочили три автомашины, до отказа набитые жандармами и полицейскими.
На окраине, где обрывалось шоссе и начиналась вязкая, изрезанная глубокими колеями грунтовая дорога, одна из машин, оглушительно стрельнув едким вонючим дымом, остановилась — что–то случилось с мотором. Не успели полицаи пересесть на другую машину, как и та, зачихав, вильнула кузовом и уткнулась носом в придорожный кювет, потом и третья тоненько взвизгнула тормозами и замерла на месте.
Шофёры–немцы, откинув крышки капотов, долго возились в моторах, продували какие–то трубки, калили в огне свечи, ощупывали проводку, ожесточённо жестикулируя, совещались о чем–то между собой. Наконец один из них подошёл к Зонсу: