— Не разглядел… До того разве было? Не знаю, как со смертью разминулся…
— У-у, дур–р–ак!
Ткнув кулаком в крутой затылок Лукьянова, Соликовский уселся за стол, долго молчал в тяжком раздумье. Потом вызвал Подтынного и приказал ему немедленно отправиться с отрядом полицаев в степь на розыски угнанного скота, а сам пошёл к Зонсу докладывать о случившемся.
Весть о вооружённом нападении на охрану произвела на начальника жандармерии совсем не такое впечатление, какого ожидал Соликовский. Зонс не кричал, не топал ногами, не возмущался. Он спокойно, как будто даже рассеянно, выслушал рассказ Соликовского, несколько раз медленно прошёлся по кабинету, чуть не задевая плечом стоявшего навытяжку шефа полиции.
В голове Зонса давно уже зрела догадка, что в городе действует какая–то подпольная ударная группа. Поджог хлеба, умышленная поломка автомашин, теперь вот угон отобранного скота…
Зонс сразу же вспомнил о коммунистах, добровольно вызвавшихся наладить работу центральных мастерских, о которых говорил ему барон Швейде.
Усевшись за стол, он достал из ящика папку, положил на неё руки, быстро забарабанил пальцами по плотной обложке.
— Так вот, Соликовский, — сказал он, в упор глядя в покрасневшее от напряжения лицо начальника полиции. — В этой папке — списки людей, работающих в центральных мастерских. Среди них есть и коммунисты. Мы их не будем трогать… пока. Но за ними нужен самый строжайший надзор. Негласный, понятно? Мы должны знать о них все — с кем они встречаются, о чем разговаривают, что думают наконец! И при этом у них не должно возникать никаких подозрений. Есть у вас надёжные люди для такой работы?
Соликовский вытер ладонью обильно выступивший на лбу пот:
— Надо поговорить с Захаровым…
В тот же вечер в кабинет Захарова снова осторожно протиснулась долговязая, нескладная фигура Василия Громова. Пригнувшись к столу, он внимательно слушал, о чем говорил ему вполголоса следователь по уголовным делам.
— В центральных мастерских? Так я их хорошо знаю. Лютиков там работает, Филипп Петрович, раньше был начальником цеха, и Бараков Николай, инженер… Понятно, господин Захаров. Глаз не спущу!
Прямо из барака Громов отправился в мастерские. Он отлично знал всю семью Лютиковых. Ему было известно, что перед самым приходом фашистов в Краснодон Филипп Петрович отправил свою жену вместе с тринадцатилетней дочерью в эвакуацию, а сам поселился у кого–то из знакомых, но у кого именно, Громов не знал.
В полупустом цехе небольшая группа рабочих возилась возле разобранного мотора. Увидев среди них знакомого, Громов подошёл к нему.
— Что, Филипп Петрович уже ушёл? Эх, опоздал… Слушай, браток, а ты не знаешь, у кого он сейчас живёт? Понимаешь, насчёт работы хочу с ним потолковать. У Колтуновой, говоришь? Как же, знаю… Может, часом, и Баракова адрес знаешь, тоже надо зайти. Ага, ну спасибочки тебе, браток…
И, вобрав голову в плечи, Громов поспешно нырнул в надвигавшуюся на город тьму.
Голос Подтынного, срывающийся, придавленный, звучал глухо. Медленно, с трудом подбирая слова, он рассказывал, какой переполох вызывало у полицейских каждое смелое действие отважных подпольщиков.
— Мы с ужасом ожидали каждый день сообщений о новых вылазках подпольщиков. Немцы срочно расширили штат полиции. По указанию Зонса на работу в полицию было принято много новых людей. На должностях следователей полиции оказались бывший бухгалтер шахты № 4 Черенков и юрист Кулешов. Между тем в городе все чаще появлялись листовки, все смелее действовали неизвестные подпольщики. В день 7 ноября по городу были развешаны красные флаги…
5. ФЛАГИ НАД ГОРОДОМ
Маленький листок, вырванный из школьной тетрадки, смутно белеет на фанерном щите рядом с приказами комендатуры и объявлениями управляющего дирекционом.
«Земляки! Краснодонцы! Шахтёры!
Все брешут гитлеровцы. Они принесли горе и слезы в наш город. Они хотят запугать нас, поставить нас на колени. Помните: мы для Гитлера — рабы, мясо, скот! Мы все лучше предпочитаем смерть, нежели немецкую неволю. Правда победит. Красная Армия ещё вернётся в Донбасс. Сталин и правительство в Москве. Гитлер врёт о конце войны. Война только разгорается…
Мы будем рассказывать в своих листовках всю правду, какой бы она горькой ни была для России. Читайте, прячьте наши листовки, передавайте их содержание из дома в дом, из посёлка в посёлок. Смерть немецким оккупантам!» [1]
Кто–то первый, скользя равнодушным взглядом по серому забору, наткнулся на этот листок. Прочитал, не веря своим глазам, снова приник к нему, жадно вчитываясь в страстные, волнующие строки, стараясь запомнить каждое слово. Затем подошёл второй, третий… Словно быстрокрылая птица, облетела весь город весть о появившейся листовке. Люди спешили воочию убедиться в том, что в городе есть смелые люди, открыто бросившие вызов фашистам. Читали медленно, вдумываясь в каждое слово, и отходили, чтобы уступить место другому, сразу повеселевшие, радостно взволнованные.