…Сегодня начальнику полиции пришлось задержаться в своём кабинете дольше, чем обычно. Гауптвахтмейстер Зонс приказал представить в. жандармерию сводку о количестве арестованных с указанием причин ареста. Ни Соликовский, ни кто–либо другой из работников полиции понятия не имел о том, как надо оформлять документы. В полиции была одна единственная книга бухгалтерского учёта, которую шутки ради приволок как–то один из полицейских. В эту книгу Захаров приказал записывать подряд всех, кого приводили в полицию.
Толстым, словно обрубок, волосатым пальцем Соликовский медленно водил по засаленным страницам, натужно шевелил губами. От непривычной работы лоб его покрылся испариной. Черт их разберёт, эти каракули!
Соликовский сердито бросил книгу на стол и, приоткрыв дверь, гаркнул так, что стоявший у входа полицай испуганно присел:
— Захаров!
На ходу дожёвывая кусок домашнего пирога, следователь по уголовным делам не спеша подошёл к Соликовскому.
— Чего тебе?
— Какой дурак писал в этой книге? Нацарапал, подлец, как курица лапой. Вот, читай…
Соликовский указал пальцем на развёрнутую страницу. Захаров вытер замасленный рот рукавом гимнастёрки, наклонился к столу:
— Сейчас разберёмся… Так, Мар–чик–ва… — по складам прочитал он. — Постой, кто же это – Mapчиква?
Он долго соображал что–то, потом захохотал во все горло.
— Тьфу, черт! Так ведь это Марченкова! Ну да! Понимаешь, деваха тут одна попалась мне на глаза. У-у, злая — не подступись! А какая краля, я тебе скажу…
— Да погоди ты с кралей! Сейчас где она?
— Гм, сейчас? — Захаров поморщился. — Выпустил… Высек хорошенько плетью и выпустил. Чего же её без толку держать? Да тебе зачем она?
— То–то зачем. Зонс требует сведений, сколько у нас арестованных, за что посадили. Надо, говорит, расчистить камеры…
— Ну, это мы мигом. Дай–ка сюда этот талмуд…
Захаров придвинул к столу табуретку, взял карандаш, быстро застрочил им по бумаге. Через несколько минут он протянул Соликовскому исписанный листок.
— Вот, готово. Фриц, он, знаешь, порядок любит. Ему надо все в точности знать. А мы ему и покажем: во вверенном нам городе полное спокойствие, все сыты и довольны. А посему в полиции на сегодняшний день имеется в наличии семнадцать задержанных, из них двенадцать — по причине нетрезвого состояния, остальные пять — за торговлю недозволенными товарами, как–то самогоном. Фамилии арестованных имеются, мера пресечения указана. Подписывай, начальник! Сводка нормальная, показывает, что в городе наступила райская жизнь. Вот увидишь — об этом ещё и в газетке пропечатают, xa–xa–xa!
Неожиданно распахнулась дверь. Соликовский повернулся и… замер. Прямо на него шёл франтоватый, невысокого роста офицер Красной Армии в суконной гимнастёрке с чёрными обшитыми золотом петлицами, артиллерийской фуражке и щегольских хромовых сапогах.
Офицер подошёл к Соликовскому, лихо отдал честь и отрапортовал:
— Подтынный! Явился в ваше распоряжение.
Только теперь Соликовский увидел, что у офицера не было никаких знаков различия. На петлицах остались лишь тёмные квадраты от лейтенантских «кубарей», вместо звёздочки на чёрном околышке фуражки виднелась аккуратно заштопанная дырочка.
Чувствуя, как кровь понемногу снова приливает к сердцу, Соликовский перевёл дух.
— Тьфу, черт… Откуда ты такой взялся?
Подтынный неловко замялся.
— Да так… издалека. Одним словом, с той стороны…
Соликовский понимающе хмыкнул:
— Гм, ясно… У Зонса был? Ну вот что: человек ты, видать, грамотный, будешь в полиции ответственным дежурным. Возьми вон ту книгу и записывай в неё всех, кого приводят. В общем учётом будешь заведовать, ясно? — И, окинув взглядом Подтынного, хмуро добавил: — А эту чёртову форму сними немедленно. Нечего людей пугать. Ходишь, как чекист…
— Не разжился ещё… — развёл руками Подтынный.
В кабинет осторожно протиснулся здоровенный полицай с нескладным, почти квадратным туловищем, длинными руками и короткой бычьей шеей.
— Ты что хотел, Лукьянов? — спросил Соликовский.
Тяжело переваливаясь с ноги на ногу, Лукьянов медленно подошёл к столу, положил перед Соликовским узкую белую полоску бумаги, тщательно разгладил её своими чёрными потрескавшимися ладонями.