Уляша… Когда она злится, у неё сразу белеет кончик носа и руки быстро–быстро начинают перебирать свисающие на грудь косы. «Ты, Геннадий, просто хотел соригинальничать. Какой же Печорин герой? Он эгоист и думал только о себе, а на окружающих ему наплевать. И ты такой же Печорин…» После того памятного сочинения на тему «Твой любимый герой» его все в школе стали называть Печориным. И Димка Фомин, друг, тоже после этого фыркал: «Тоже мне нашёл героя… Ну, я понимаю, Чапаев, Суворов, Чкалов… А то — Печорин!» Сейчас к Димке уже, наверное, пришли… А Уляшу он всё–таки не выдал. Не мог, не поднялась рука написать её фамилию…
Внезапно бешеная пляска мыслей и воспоминаний разом оборвалась, и Геннадий представил себе яркую картину: в маленькой комнатке с плотно занавешенными окнами сидят его сверстники, товарищи по школе, и Виктор Третьякевич, строгий, необыкновенно серьёзный, смотрит прямо ему в глаза: «Повторяй за мной: «И если я нарушу эту священную клятву… то пусть меня покарает суровая рука моих товарищей…» Словно эхо, торжественно звучат десятки голосов: «Пусть покарает!»
…Почепцов зябко поёжился. Прижавшись к сырой, шершавой стене, он в страхе закрыл глаза…
Так прошло несколько часов. Неожиданно скрипнула дверь камеры, и в квадратном, слабо освещённом проёме показалась приземистая фигура Димки Фомина. Кто- то толкнул его в спину: «Располагайся!» — и дверь снова захлопнулась.
Привыкшие к темноте глаза Почепцова хорошо различали, как Фомин, вытянув перед собой руки, сделал несколько осторожных шагов, остановился, прислушиваясь, потом, повернув голову в сторону Почепцова, шёпотом спросил:
— Есть тут кто?
Почепцов промолчал, теснее прижался к стене. Димка наугад двинулся вперёд, споткнувшись о вытянутые ноги Почепцова, присел на корточки, ощупал руками его грудь, шею, лицо.
— Кто, кто здесь? — И вдруг изумлённо воскликнул: — Генка, ты?!
В ответ послышалось что–то неопределённое.
— Значит, тоже? — не то обрадованно, не то огорчённо воскликнул Фомин. — Били? Как же они дознались? Неужели хлопцы?.. Нет… Не такие наши хлопцы… Верно, Генка? А? Ты что молчишь?
Димкина рука снова скользнула по лицу Почепцова.
— Дрожишь весь… Замёрз? Боишься? Не трусь… — Димка подвинулся поближе, зашептал: — Слышь, Генка, наши вот–вот уже здесь будут. Мы позавчера собирались у Попова… Я бегал за тобой, мать сказала — ушёл ты. И вчера тебя не видно было… Ты где пропадал, а? Да что ж ты молчишь? Заболел, что ли? Дрожишь весь, а лицо горячее. Ну–ка на вот, укройся.
Димка стянул с себя ватную стёганую телогрейку, пропитанную запахом мазута — прошлым летом он работал трактористом в пригородном совхозе, — и накрыл Почепцова.
…Эх, Димка, Димка! Если бы ты знал, каким подлым трусом, слабодушным щенком оказался этот дрожащий хлюпик, когда–то называвшийся твоим другом!
Да, они были друзьями — крутолобый, плотный, как орешек, Демьян Фомин и болезненно–бледный, словно выросшее в подвале растение, Геннадий Почепцов. Трудно сказать, что их сдружило. Может быть, стихи — Димка очень любил их, а Геннадий слыл в школе признанным поэтом и на литературных вечерах иногда читал глухим голосом свои произведения. А может, Димке просто жаль было этого нелюдимого тихоню, и он решил взять его под своё покровительство: зная лихую Димкину натуру, никто не отважился бы обидеть Геннадия…
У Геннадия трудно сложилась жизнь. Шести лет он остался без отца. Мать, малограмотная, тихая женщина, тянулась изо всех сил, лишь бы её единственный сын ни в чем не знал нужды. Пожалуй, только ради него вышла она вторично замуж за желчного, скупого до крайности Василия Громова: «Какой ни есть, а все отец будет». Влияние отчима сказалось на Геннадии — у него рано появился вкус к деньгам, рос он дичком, никому не доверяясь, ни во что не веря…
Когда фашисты подошли к Краснодону, Геннадий заканчивал девятый класс. В городе не хватало транспорта для эвакуации, и старшеклассники решили пешком пробираться на восток.
Перед уходом Димка забежал к приятелю:
— А ты что же не собираешься?
— Я ещё не решил… Отца жду…
— Что ты? А если отец останется — ты тоже, с фашистами?!
Геннадий неопределённо пожал плечами.
Димка ушёл, а Геннадий остался в городе. Но через полмесяца они встретились снова: фашистские войска прорвались в тыл и отрезали дорогу на восток.
Потом они виделись редко — Димка пропадал где–то в городе, у него там завелись новые знакомые. И вдруг однажды он сам пришёл к Геннадию:
— Пойдём в Деревечки — я там кукурузное поле видел, наломаем кочанов…