Когда они зашли в глубь кукурузного поля, Димка потянул Геннадия за руку:
— Присядем, есть разговор…
Туманно, не называя фамилий, он рассказал, что в городе есть ребята, которые поклялись бить фашистов, и они уже кое–что сделали, а сейчас они готовятся к ещё более решительным действиям.
— Хотел бы ты быть с ними? — посмотрел он в упор на Геннадия.
Тот утвердительно кивнул.
На следующий день Фомин свёл его с Анатолием Поповым, и они втроём пошли в городской парк. Там на усыпанных опавшими листьями скамейках сидели ребята, среди которых Геннадий увидел немало своих знакомых. Они говорили о том, кто и где сегодня ночью расклеит антифашистские листовки. Это было очередное собрание молодогвардейцев. Проводил его Виктор Третьякевич. Геннадий знал его немного. Виктор был когда–то комсоргом школы имени Ворошилова и по комсомольским делам приходил иногда в Первомайку.
Так Почепцов вошёл в подпольную организацию. На первых порах ему не давали никаких поручений. Он просто ходил на собрания и постепенно узнал всех членов штаба: Кошевого, Туркенича, Шевцову, Левашова. Геннадий искренне восхищался их мужеством, беззаветной храбростью и в душе хотел походить на них.
Но у него оказалась подленькая, трусливая душонка. Как только первомайская группа, в которую он входил, перешла к активным действиям против фашистов, Почепцов испугался. Смелые действия молодогвардейцев привлекли к Первомайке особое внимание немецкой жандармерии. В посёлке начались повальные обыски, гитлеровцы бросили все силы на розыски отважных подпольщиков, и Геннадию каждую ночь чудилось, что сейчас за ним придут.
Страх словно прожорливый червь. Закравшись в душу, он гложет её все дальше и дальше.
Скоро Геннадий думал только об одном — как отойти от подпольщиков, порвать с ними. Признаться товарищам в своей трусости он не решался и в то же время не мог, боялся оставаться с ними.
Узнав о том, что Олег Кошевой решил создать партизанский отряд «Молот» и отправить его под Каменск, Почепцов подумал: «Вот лучший выход. Вступить в отряд, уйти из города, а там… Там видно будет…»
После некоторых раздумий его взяли в отряд, но решили предварительно проверить на деле: он должен был вместе с группой молодогвардейцев участвовать в налёте на немецкую автомашину с новогодними подарками.
Ночью, перетаскивая тяжёлые мешки в клуб имени Горького, Почепцов не удержался от искушения: потихоньку от товарищей он переложил несколько пачек сигарет из мешка в свой карман.
На следующий день Геннадий сидел в своей комнате, пуская в потолок кольца дыма. Вошёл отчим, потирая руки, потянулся к Геннадию прикурить. Взгляд его остановился на распечатанной пачке немецких сигарет «Люкс». Громов отпрянул назад.
— Ты… Откуда у тебя эти сигареты?
— Друзья дали.
— Друзья?! Мошков, Третьякевич и Земнухов?! Ты знаешь, что они арестованы?
Это был удар, который окончательно сразил Геннадия. Они уже арестованы! Сейчас придут и за ним!
Дрожа, обливаясь слезами, Геннадий тут же во всем признался отчиму. Он рассказал, что состоит в организации, которая распространяла листовки, вывешивала красные флаги, подожгла биржу труда… Прижавшись лицом к пиджаку своего отчима, он плакал навзрыд:
— Что же мне теперь делать? Что делать, что делать?..
Громов рассеянно гладил его по голове, а сам мучительно думал: «Сейчас же, немедленно написать донос! Пусть Захаров убедится, что агент по кличке «Ванюша» не зря ест хлеб… Нет, пожалуй, лучше Геннадию самому все рассказать в полиции. Да, пусть сам… Ему заплатят больше…»
Вкрадчивым, елейным голоском он прошипел:
— Ты ещё можешь спастись… Иди сейчас же в полицию. Пока не поздно, сам сообщи кому следует все, что тебе известно. Немцы простят все и ещё щедро заплатят. Проси корову, а может, и дом подарят. Иди, дурачок, скорее.
Но Геннадий словно одеревенел от страха, ноги не слушались. Он упал на кровать, зарылся головой в подушку и снова зарыдал.
Позже отчим продиктовал ему текст того самого заявления, которое вскоре попало к Соликовскому.
Громов надоумил Геннадия адресовать заявление не прямо в полицию, а своему соседу — человеку, близкому к фашистской жандармерии. «Если жандармы начнут допытываться, почему раньше не сообщил обо всем, — учил он, — скажешь, что заявление написал давно, но боялся сдать в жандармерию и отнёс Жукову, а тот, видимо, задержал его у себя. Да число не забудь прошлогоднее указать…»
Так было совершено предательство.
Пока трус, съёжившись в комок, лежал укрытый телогрейкой человека, которого он предал, в городе уже шли повальные аресты.