— Теперь рассказывайте все подробно.
Соликовский снова, захлёбываясь от восторга, изложил события вчерашнего дня: как он схватил Почепцова и заставил его признаться во всем, как ночью ловко и смело действовали полицаи и, не дав никому опомниться, арестовали всех названных Почепцовым.
— Вы поступили разумно, — благосклонно сказал Зонс, пожав руку начальнику полиции. — Я доложу о вас господину полковнику, похлопочу о награде.
Соликовский вытянулся.
— Рад стараться, господин гауптвахтмейстер! Я готов…
— Какое оружие вы нашли на складе подпольщиков? — нетерпеливо перебил его Зонс.
Соликовский замялся. В спешке он не расспросил Почепцова о складе, а потом, занятый арестами, и вовсе забыл об этом.
— Болван! — сердито взглянул на него Зонс. — Тащите сюда немедленно вашего Почепцова.
— Он… он дома…
— Идиот! — прошипел Зонс. — Пошлите за ним!
Через несколько минут украшенные ковром сани — личный выезд начальника полиции — подкатили к дому № 12 на улице Чкалова. А ещё через полчаса жандармы и полицаи простукивали стены, перебирали каждый кирпич обгорелого остова городской бани… Но оружия найти им не удалось. В ворохе гнилой соломы, небрежно брошенном в дальнем углу, они подобрали лишь несколько десятков винтовочных патронов.
— Здесь было оружие, — растерянно бормотал Почепцов. — Ей–богу, я не вру… И автоматы, и винтовки, и гранаты… Я сам видел… Не знаю, куда оно делось…
— Ладно, — буркнул Зонс, выслушав сообщение Соликовского. — Приступим к делу. Вы говорите, Почепцов назвал главным руководителем всей организации Третьякевича? Зовите его.
Полицаи втолкнули Виктора в кабинет. Лицо его было неузнаваемо — неестественно вздулось и посинело от побоев, на лбу и щеках кровоточили багровые рубцы от ударов плетью. Захаров постарался добросовестно выполнить указание своего начальника.
— Ну-с, теперь мы с тобой поговорим по–другому… — ехидно процедил Соликовский, доставая из ящика листок бумаги. — Читай…
Виктор через плечо взглянул на бумагу. Это был список членов подпольной организации «Молодая гвардия». Первой стояла фамилия Третьякевича…
Почерк был не знаком Виктору. Пока он лихорадочно соображал, как этот список мог оказаться в полиции, Зонс с подчёркнутым хладнокровием выбрал из кучи плетей, предусмотрительно заготовленных Соликовским, одну, помахал ею в воздухе, проверяя, достаточно ли она гибка, затем подошёл к Виктору, раскачиваясь на носках, насмешливо посмотрел ему в глаза:
— Итак, «комиссар», сейчас ты нам расскажешь, куда вы спрятали оружие.
Виктор пожал плечами:
— Не понимаю, о чем вы спрашиваете…
— Я спрашиваю об оружии, которое вы заготовили для нападения на солдат фюрера! — повысил голос Зонс. — Мы знаем, что вы хранили его в старой бане. Где оно сейчас?
Всю ночь в камере вместе с Ваней Земнуховым Виктор пытался угадать причину необычного оживления полицаев. Увидев в руках Соликовского список молодогвардейцев, он подумал, что все кончено. Но Зонс проговорился: оружие исчезло из старой бани. Значит, не всех выловили гитлеровцы, значит, организация ещё действует!
С трудом улыбнувшись распухшими потрескавшимися губами, Виктор хитро взглянул на Зонса:
— У русских есть такая поговорка: «Что с воза упало, то пропало». И ещё говорят: «Ищи ветра в поле». Ясно, господин начальник?
Зонс понимающе протянул:
— Ах, вот оно что…
Круто замахнувшись, будто в руках у него была не плеть, а сабля, он несколько раз хлестнул крест–накрест по лицу Виктора. Виктор стоял молча, зажмурив глаза, и только плечи вздрагивали после каждого удара.
Наконец, тяжело дыша, Зонс остановился, вытер ладонью пот с лица. С ненавистью взглянув на Виктора, он отбросил плеть в сторону.
Тогда за дело взялся Соликовский. Старательно снял френч, засучил рукава расшитой украинской сорочки.
Одним ударом пудового кулачища он свалил Виктора на пол и принялся бить его ногами.
— Хватит. Он, кажется, не дышит… — наконец остановил его Зонс.
Соликовский подошёл к форточке, распахнул её. Отдышавшись, зачерпнул из ведра кружку воды и плеснул в превратившееся в кровавый сгусток изуродованное лицо Виктора. Виктор шевельнулся, застонал.
— Живой… — пробормотал Соликовский. В голосе его звучало сожаление. — Они живучи… — И, наклонившись над Виктором, спросил:
— Ну что, вошёл в разум?