— У вас, Подтынный, цепкая память. Но вы почему–то забыли упомянуть, что вскоре после ареста молодогвардейцев вам было присвоено немецкое воинское звание фельдфебеля.
— Вам и это известно… — вырвалось у Подтынного.
— Мы располагаем всеми данными о вашей деятельности в оккупированном городе, — сухо сказал следователь. — Учтите, в вашем положении самое лучшее — говорить правду, всю правду.
— Да, да, я понимаю…
Помолчав немного, Подтынный снова заговорил:
— Мы делали все возможное, чтобы заставить молодогвардейцев дать показания, но они ни в чем не сознавались. Тем временем Зонсу удалось узнать ещё несколько фамилий людей, которых подозревали в принадлежности к подпольной организации. Их всех арестовали. И снова начались допросы.
11. СНОВА ДОПРОСЫ
Краснодон — городок небольшой. Весть о ночных арестах разнеслась по нему быстрее ветра. Скоро не было в городе человека, который не знал бы о страшном событии.
С утра стягивались к серому бараку угрюмо–молчаливые вереницы людей. Шли родители арестованных в надежде узнать что–нибудь о судьбе своих детей, соседи, знакомые и незнакомые. Толпились на небольшой площади перед бараком, напряжённо вслушивались, стараясь уловить каждый шорох, каждый звук, возникавший за слепыми, перечерченными проволокой окнами. Иногда оттуда доносились приглушённые стоны, страшные вопли. Тогда толпа подвигалась ближе к бараку, матери, заламывая руки, бросались к полицаю, хмуро стоявшему у двери.
— Доченька! Доченька моя там… Пустите! То–сенька–а-а!
— Ироды! Душегубы проклятые, что вы делаете!.. Полицай, опасливо косясь на тревожно гудящую толпу, щёлкал затвором винтовки:
— Разойдись! Кому сказано — не подходи! Уйди, бабка, не велено подпускать!
— Хоть передачу возьмите! Раздетые они там, в одном белье…
— Ничего, не помёрзнут, — скалил зубы полицай. — Их там согреют…
Толпа то отступала, то снова тревожно подступала к бараку…
На третьи сутки Соликовский разрешил дежурному полицаю принимать передачи арестованным. Только тогда напряжение немного спало — значит, живы…
Слухи об арестах дошли и до Георгия Стаценко — сына бургомистра. Он учился в школе имени Горького, хорошо знал Олега Кошевого, Ваню Земнухова, Жору Арутюнянца, Василия Левашова, Васю Пирожка, хотя и не дружил с ними — он был на несколько лет старше, потому что дважды оставался на второй год. В 1941 году Георгий был призван в армию, но как только началась война, дезертировал и укрывался под крылышком отца до прихода немцев. В оккупированном городе он слонялся целыми днями по улицам, иногда встречался со своими бывшими соучениками и кое–что знал про их тайные сходки.
Весть об аресте Георгий воспринял как должное: «Доигрались!» Из любопытства он тоже отправился к зданию полиции и по дороге неожиданно столкнулся с Жорой Арутюнянцем.
— Ты ещё на воле?
Жора невозмутимо пожал плечами и прошёл мимо.
Дома за обедом отец Стаценко рассказывал последние новости:
— Соликовский приходил в горуправу. Говорит, надо новое помещение под тюрьму подобрать — некуда сажать арестованных. Господи, как хорошо, что их всех повыловили! Сколько бы ещё бед натворили!..
Георгий фыркнул в тарелку:
— Ну уж всех! Многие ещё на воле гуляют…
— Что ты болтаешь! — встревожился отец. — Тебе что–нибудь известно?
— Кое–что… — многозначительно ухмыльнулся Георгий.
Через несколько минут бургомистр сидел в кабинете Зонса и взволнованно говорил:
— Их надо немедленно арестовать… Сын утверждает, что они наверняка состоят в этой банде. Вот посмотрите, кого он подозревает…
Зонс насторожённо слушал сбивчивый рассказ бургомистра. Накануне в жандармерии побывала одна из соучениц арестованных молодогвардейцев. Она тоже утверждала, что в подпольной организации состоит более ста человек и полиция арестовала далеко не всех. Правда, сама она не была связана с подпольщиками и поэтому ничего определённого сообщить не могла, а высказывала только свои предположения. Зонс тогда не придал им особого значения. Но вот ещё один настораживающий сигнал…
Зонс тут же приказал Соликовскому арестовать всех подозрительных лиц, названных Стаценко. А сам решил ещё раз самолично допросить Геннадия Почепцова.