— Майстер, — подсказал шеф. — Я имею быть майстер. Вы есть полицаймайстер, я — майстер, ха–ха–ха!..
Соликовскии подумал, что майстер — это фамилия. До сих пор ко всем немцам он обращался только по их званию, и назвать шефа гестапо просто по фамилии он не сразу решился. Но так как шеф больше ни слова не добавил и продолжал смеяться, он осмелился робко представиться:
— Так точно, господин… Майстер. Фельдфебель Соликовский! — и потянул к себе за рукав Подтынного. — Мой заместитель фельдфебель Подтынный…
Шеф кончил смеяться и, протерев глаза кончиком не очень свежего носового платка, указал на стул.
— Возьмите свой место… Будем иметь э-э… немножко разговор.
Подтынному он не предложил сесть, и тот продолжал стоять, вытянув руки по швам.
— Вы будет рассказывайт, какой работа ваша полицайкоманда делал русский партизан. Все рассказывайт…
Старательно подбирая слова, которые казались ему самыми простыми и понятными, Соликовский принялся подробно рассказывать обо всем, что происходило в полиции в эти дни: как удалось заполучить список почти всей подпольной организации, как ловко и быстро были схвачены молодогвардейцы…
— Все партизан арестованный? — неожиданно оборвал его «майстер».
— Нет, пока не все, некоторым удалось убежать… Да куда они денутся? Побегают и придут домой. Мы установили постоянное наблюдение за квартирами…
«Майстер» недовольно пробормотал что–то, холодно взглянув на Соликовского.
— Сколько вы зеваль?
Соликовскии не сразу сообразил, о чем спросил шеф, и Подтынный пришёл ему на помощь. Он раскрыл лежавшую на столе папку, быстро подсчитал.
— Ещё не пойманы восемнадцать человек, господин майстер. Вот их список.
Гестаповец подвинул папку, медленно, будто запоминая, перечитал вслух все фамилии. Потом взглянул на Подтынного своими глазами–кнопками:
— Плехой работа… Вы есть не фельдфебель. Вы есть… э–э–э…
— Но мы арестовали их родителей, — поспешил доложить Соликовский. — Фатер и матер — понимаете, господин Майстер? Они будут сидеть в камерах, пока не скажут, где их дети…
«Майстер» сердито спросил, как проводились допросы арестованных и какие показания дали молодогвардейцы.
— О, мы с ними не церемонились! — живо воскликнул Соликовский. Он сообщил, что все арестованные допрошены по нескольку раз, за исключением Шевцовой, которую привезли только вчера. Главари организации — Третьякевич, Земнухов, Мошков, Попов и другие — уже избиты так, что на допрос их приходится чуть ли не на руках приносить.
— Нам не удалось пока получить нужные сведения. Но эта штука заставит их развязать языки! — он положил на стол мохнатый кулак.
«Майстер» улыбнулся, будто хотел сказать что–то приятное.
— Вы есть глюпый толстый дурак. Этот штука может пугать маленький дети. Партизан нужен другой штука… Мы вам покажем, что есть настоящая кароший работа! Германский гестапо умеет кароший работа, ха–ха–ха!..
«Майстер» больше ни о чем не спрашивал. Тяжело поднявшись, он вышел из кабинета. Следом двинулись гестаповцы. Соликовский и Подтынный, потоптавшись на месте, неуверенно пошли за ними.
В коридоре «майстер» распахнул первую попавшуюся дверь — это была женская камера, она размещалась напротив кабинета Соликовского.
Тяжёлый, насыщенный парами воздух ударил в нос. Небольшая квадратная комната была набита битком. Девушки, женщины с детьми, старухи сидели прямо на полу или стояли у стен, тесно прижавшись друг к другу.
«Майстер» подозвал Соликовского.
— Все партизан? — спросил он, указав на камеру.
Соликовский вполголоса пояснил:
— Тут есть также их родители. Я докладывал вам… Некоторые арестованы по подозрению в соучастии…
«Майстер» заглянул в следующую дверь.
— Здесь?
— Тоже… — кивнул головой Соликовский.
Проверив все камеры, «майстер» вышел из коридора прямо на улицу. Возле барака его ожидала крытая брезентом штабная машина. У самой машины он остановился и поманил пальцем Соликовского.
— Сегодня вы будет выгоняйт всех лишний! Матка, татка — всех! Оставляйт только партизан! Завтра гестапо показывайт настоящий работа!
И, повернувшись, с трудом втиснулся в машину. Соликовский вернулся в свой кабинет и сказал Подтынному:
— Ну, давай списки. Будем смотреть, кому идти в рай, а кому — в ад…
В этот день вернулись домой все родители молодогвардейцев и те, кого арестовали просто по подозрению. В их число попал и Витя Лукьянченко — против него никаких улик не было. В камерах остались коммунисты и молодогвардейцы.
То, что происходило затем в сером бараке, описать невозможно. Помните короткие, страшные строки романа А. Фадеева «Молодая гвардия»: «И мучения, которым их подвергали теперь, были мучения, уже непредставимые человеческим сознанием, немыслимые с точки зрения человеческого разума и совести».