Первым трезво оценил сложившуюся обстановку барон Швейде. Быстро, без лишнего шума он упаковал свои вещи и однажды утром укатил из Краснодона, заявив майору Гендеману, что неотложные дела немедленно требуют его в Саксонию.
— Я постараюсь вернуться так скоро, как это будет возможно, — уверял он, пожимая руку майору. — Мы ещё встретимся. Непременно…
Майор рассеянно ответил на рукопожатие, пробормотал какие–то любезности, а про себя подумал: «Удирает, как крыса с корабля: что–то пронюхал…»
Майор не знал об истинном положении на фронте, но догадывался, что сдержать напор советских войск в районе Донбасса вряд ли удастся. Он и сам подумывал уже о том, что пора бы передислоцироваться подальше на запад, но, как человек военный, сделать это без приказа не мог. А приказа не было.
Бегство барона не на шутку встревожило майора. Он съездил в Красный Луч и на правах старого друга попытался было вызвать на откровенный разговор полковника Ренатуса. Но тот ничего определённого не сказал, лишь пожаловался на занятость, на усталость и говорить о положении на фронте не стал.
Наконец 14 января из штаба пришла шифровка, в которой довольно недвусмысленно намекалось на то, что в ближайшее время оккупационным властям Краснодона придётся оставить город и что комендатуре нужно готовиться к перебазированию. Майор тут же распорядился объявить по гарнизону положение военной тревоги.
Утром 15 января у Гендемана состоялось короткое совещание. Присутствовали шеф гестапо, Зонс, Соликовский и бургомистр Стаценко.
Шеф, по–видимому, был нездоров. Он непрестанно морщился, словно страдал от зубной боли, часто хватался руками за голову.
— Следствие о партизанской группе закончено. Полковник Ренатус, которому я доложил о результатах следствия, приказал немедленно всех расстрелять. Всех до единого. Вам, — шеф посмотрел на майора, — надлежит привести приговор в исполнение.
— Вам удалось вырвать у них признания? — живо повернулся к «майстеру» Зонс.
— Картина действий партизанской группы достаточно ясна, — сухо отрезал шеф. — Нет нужды вдаваться в подробности. Все равно это ничего не изменит.
— А коммунисты? Они, безусловно, были главным ядром группы. Не удалось ли вам установить, каким образом они руководили подпольщиками?
— Было бы наивно предполагать, что коммунисты признаются в этом, — ответил шеф. — Группен–фюрер Шульц допрашивал коммунистов, но только ради формальности. Что касается молодых, то они могли и не знать о роли коммунистов. Впрочем, все это тоже не имеет значения.
— Казнь будет публичной? — осведомился майор. Шеф поморщился.
— Чем меньше будут знать о ней, тем лучше. Главное — побыстрее. Если возможно — сегодня же.
Майор взглянул на Соликовского, хотел что–то сказать ему, но, вспомнив, что тот не понимает по–немецки, приказал переводчику.
— Объясните коротко…
Переводчик быстро передал по–русски сообщение шефа. Соликовский сразу оживился.
— На пятой шахте шурф есть. Место глухое, жилья поблизости нет. А главное — и закапывать не надо. Покидать в шурф — и баста. Глубина там — больше пятидесяти метров,
Гендеман вопросительно посмотрел на шефа.
— Пожалуй, подходит. Как думаете? Шеф равнодушно ответил:
— Мы увезём в Ровеньки Любовь Шевцову: господин полковник пожелал допросить её лично. Нужно получить от неё некоторые сведения о системе советской разведки. Остальные нас уже не интересуют. Поступайте по своему усмотрению. Да не забудьте сказать этому болвану, — шеф кивнул в сторону дремавшего в углу бургомистра, — что смертный приговор должен подписать он, как представитель местной власти.
Прямо из комендатуры Зонс и Соликовский отправились осматривать шурф шахты № 5.
Глухой, давно забытый людьми пустырь на далёкой окраине города даже днём производил удручающее впечатление. Угрюмо возвышался над ним невысокий холм шахтной породы. У подножия холма лежал, распластавшись, искорёженный взрывом шахтный копёр. Холодный ветер уныло свистел в погнувшихся, вросших в заснеженную землю металлических фермах. Они покрылись красными каплями ржавчины, и издали казалось, что весь копёр забрызган кровью.
Под копром зияла пропасть. Из глубокого, с обвалившимися краями колодца веяло запахом перегнившего леса и леденящим холодом.
Опустившись на колени, Зонс тщательно обследовал края колодца, осторожно заглянул вглубь. Пошарив руками вокруг, нашёл обломок кирпича, бросил его в колодец и долго прислушивался.
— Другого выхода из колодца нет? Соликовский кивнул.
— Нет. Все подземные выработки давно обрушились, там и кошка не пролезет. Громов спускался, все обследовал…