— Перепечаенко! Остаёшься тут за меня. — И, выбравшись на дорогу, поехал мерным шагом позади подводы рядом с Подтынным.
— Так, говоришь, из «Молодой гвардии»? — переспросил он. — Слыхал про такую… Разведчица ихняя у меня сидит. Любка Шевцова… Ну и девка, я тебе скажу! Вот видишь, — перегнувшись в седле, он сунул под нос Подтынному свою плеть — гибкий металлический трос толщиною в палец, оплетённый кожей, — вот этой штукой два раза порол её так, что кожа лопалась. До полусмерти… Думаешь, созналась? Визжит, кусается, а ни слова… Один раз послал её на аэродром — в офицерских комнатах полы мыть. Так она воду из вёдер на пол повыливала и окна открыла. Мороз прихватил — каток в комнатах, и только! Пришлось офицерам в город идти ночевать, пока оттаяло… Теперь она за жандармерией числится. Вернер, начальник жандармерии, сам её допрашивает. Из Красного Луча какой–то гауптман приехал, помогает ему. Допытываются, где она радиостанцию спрятала. Чего только они ей не делают — молчит… Вчера вечером Вернер напился — он, знаешь, любит закладывать, — вызвал её на допрос. Зашла она, а он и потянулся её обнимать. Как она его по морде шлёпнет! У немца и глаза на лоб полезли. «Ну, хорошо, — говорит, — ты ещё будешь на коленях просить у меня прощения!» А она хохочет… Говорю тебе — черт, а не девка!
— У нас поговаривают, будто отходить немцы собираются, — осторожно вставил Подтынный.
— Что ты! — воскликнул Орлов. — Наоборот, готовится генеральное наступление. Уж я‑то знаю…
Он говорил так убеждённо, что Подтынный подумал: «Кто его знает, может, и правда Соликовский зря панику поднял. Орлов–то здесь поближе к немецким штабам, небось уже пронюхал бы…» От этих мыслей ему стало веселее, и он уже охотнее поддерживал разговор.
Подтынный сдал арестованных в полицию. Они так замёрзли, что не могли двигаться, и полицаи на руках оттащили их в подвал.
Орлов пригласил Подтынного к себе на завтрак. Тот не отказался — надо было отогреться, да и голод давал о себе знать.
Завтракали в кабинете Орлова. Под полом слышались приглушённые стоны — в подвале находились арестованные. Орлов не обращал на это никакого внимания — видимо, привык, — наливал стопку за стопкой, веселился. Неожиданно снизу отчётливо донеслось: «А ну, подпевайте хором!» — и звонкий девичий голос отчаянно запел частушки:
Орлов сразу нахмурился, отодвинул тарелку, порывисто встал.
— Опять она, Любка. Ну до чего живуча! Вчера с допроса без памяти унесли… — И, выглянув за дверь, крикнул сердито:
— Молдованов! Спустись–ка вниз, прими меры!
Через минуту внизу послышалась злобная ругань, глухие удары.
Отогревшись, Подтынный собрался возвращаться в Краснодон. Захмелевший Орлов не отпускал его, уговаривал остаться на ночь. Они стояли на пороге в обнимку, похлопывая друг друга по плечам. Вдруг хлопнула калитка, и группа полицаев ввалилась во двор, тесным кольцом окружила едва державшегося на ногах невысокого юношу. Он был весь окровавленный, в одном белье.
Один их полицаев, ухватив юношу за руку, потянул его к Орлову, восторженно вопя:
— Видел, кого привели, Иван Андреевич? Кошевой!..
Оттолкнув Подтынного, Орлов прыгнул с порога через ступеньки, наклонился к юноше:
— Ты — Олег Кошевой?!
Тот утвердительно кивнул головой.
— В камеру его! — распорядился Орлов. — Перепечаенко, беги к Вернеру, доложи! А ты, — он повернулся к полицаю, — пойдём ко мне, расскажешь.
Он торопливо повёл полицая к себе в кабинет. Заинтересовавшийся Подтынный пошёл следом.
— В Боково—Антраците он укрывался. У деда Крупеника, — принялся рассказывать полицай. — А дед не будь дурак — прибежал ночью в полицейскую будку на разъезде и все рассказал [6]
Кинулись мы вшестером, окружили дом. Ещё отстреливался, гадёныш, Лавриенко руку прострелил. Помяли мы его здорово, когда накрыли… Привели в будку, обыскали. Револьвер вот у него нашли и это — в пиджаке за подкладку было зашито…
Он положил на стол небольшую самодельную печать и две маленькие картонные книжечки. Типографским шрифтом на них было написано: «Временное удостоверение члена ВЛКСМ». Книжечки были не заполнены.
— Так, ну, все ясно, — удовлетворённо хмыкнул Орлов, рассматривая «трофеи».
В комнату зашло ещё несколько жандармов. Невзрачный человечек с рябоватым лицом, в штатском мешковатом костюме, нагнулся к Орлову, что–то шепнул. Орлов засуетился, подбежал к Подтынному.
— Личный переводчик Вернера, — кивнул он в сторону рябого. — Говорит, сам Вернер сейчас придёт. Допрашивать… Ну, ты что, ехать собрался? Давай, а то, сам понимаешь, некогда… Тут сейчас такое начнётся!..
6
Бывший кулак, предатель Крупеник расстрелян по приговору народного суда. (Прим. автора.)