— Нет, не сейчас… И… не я придумал. Впрочем, не в этом дело…
Доронин подвинул стул и, расстегнув пальто, сел.
— Скучают у нас люди, Нина Васильевна, — продолжал он. — Ссылаться на географию тут нечего. Мы не сумели взглянуть на этот вопрос политически…
— Ничего не понимаю! — пожала плечами Вологдина. — Вы точно сами с собой говорите. Какая география? Кто на неё ссылается?
— Японцы! Они считали, что в зимнее время ловить рыбу нельзя.
— При чём же тут японцы? Времена года от них не зависят.
— Это, конечно, верно, — улыбнулся Доронин. — Но вот слушайте.
И он рассказал Вологдиной об идее зимнего лова. Вологдина пристально посмотрела на него и покачала головой:
— Беспокойный вы человек, Андрей Семёнович. Всё время что-нибудь придумываете. Тогда выход в море придумали, людей чуть не погубили. Потом решили флот колхозам отдавать. Теперь опять затеваете что-то такое, чего здесь никогда не было.
— Так как же иначе? — воскликнул Доронин. — Здесь же вообще ничего не было. Советской власти не было. Жизни для людей не было…
— Послушайте. — прервала его Вологдина, — вы серьёзно собираетесь ходить зимой в море?
— Совершенно серьёзно, — ответил Доронин. — Я уже все взвесил и рассчитал. Считаясь с метеорологией, мы будем выпускать в море только отличных рыбаков на проверенных судах.
Глаза Вологдиной загорелись. Видимо, она только сейчас поверила в то, что Доронин говорит серьёзно.
— Но… но это же в корне изменит весь наш зимний распорядок!..
— И да и нет, — возразил Доронин. — Подготовка к путине должна оставаться главным делом. Одновременно будем учиться зимнему лову. Дело, Нина Васильевна, не только в том, сколько рыбы нам удастся взять этой зимой. Необходимо приучить людей к мысли, что рыбу можно ловить круглый год. Это имеет большое принципиальное значение. А через два-три года зимний лов сумеет занять ощутимое место в нашем плане.
— Через два-три года… — задумчиво повторила Вологдина. — Вы собираетесь так долго жить на Сахалине?
— А почему вы спрашиваете? — удивился Доронин.
— Просто так, — сухо и с оттенком вызова ответила Вологдина.
Она сидела на кровати, прислонившись к дощатой стене. Сквозь окно проникал ветер, лампа, висевшая над столом, чуть заметно покачивалась.
Входя в комнату, Доронин не снял пальто, подчёркивая этим, что заходит на минутку. Теперь ему стало жарко, но снимать пальто было уже неудобно.
— Уедем мы отсюда или останемся, — тихо проговорил он, — люди-то все равно жить будут.
— Вот именно, — подхватила Вологдина, — уедете ли вы или останетесь… Я знаю, Андрей Семёнович, вы не любите эту землю. Послали вас сюда, вот вы и работаете, неплохо работаете, — добавила она улыбаясь. — И всё-таки вы никогда не почувствуете, что это ваш дом. Вы… птица перелётная…
— Нет, Нина Васильевна, — покачал головой Доронин, — вы не правы. Птица ищет место, где лучше, а я…
— Ну, я не так выразилась, — нетерпеливо прервала его Вологдина. — Но скажите мне по совести: если бы вам предложили навсегда остаться здесь, понимаете, не на год, не на два, а на всю жизнь… Как бы вы посмотрели на это?
Доронин молчал.
— Молчите… Да и как вы можете мне ответить, — горячо заговорила Вологдина, — когда вы и земли-то нашей как следует не знаете? Всю осень метались по берегу — колхозы, флот, шахта и всё прочее. А вы рассвет сахалинский заметили? Осень таёжную разглядели? Ничего-то вы не видели! Послали бы вас на Северный полюс, вы бы и там так же работали. Потом кто-нибудь спросил бы: «Андрей Семёнович, как вам понравилось северное сияние?» А вы бы ответили: «Северное сияние? Да, кажется, было что-то в этом роде…»
Доронин рассмеялся.
— Чему вы смеётесь? — громко спросила Вологдина.
— Я никак не предполагал, что вы способны на такие зажигательные речи.
— Бросьте вы этот тон! — почти крикнула Вологдина, вставая. — Мне всегда были непонятны люди, которые приезжают сюда, работают, можно сказать, кровь своего сердца оставляют, а потом уезжают, даже не оглянувшись…
— Почему же не оглянувшись? — сказал Доронин, чтобы хоть что-нибудь сказать.
— Поймите, я люблю эту землю! — продолжала Вологдина. — Я не променяла бы её ни на какую другую.
Она снова опустилась на кровать, лицо её раскраснелось.
— Да что с вами говорить! — устало проговорила она. — Давайте лучше планировать выходы в море. Кого выпустим первого?
— Нет, погодите! — сказал Доронин. — Вы не должны так говорить со мной! Я ведь не Весельчаков.
— Знаю, — тихо и, как показалось Доронину, печально отозвалась Вологдина. — Поэтому-то мне и обидно…