Он схватил мегафон и, высунувшись из кабины, крикнул:
— Эй, на дрифтере!
Три головы мгновенно обернулись. Ещё минута — и люди бросились бы в воду, но Дмитрий, угадав их намерение, крикнул:
— Стоять на местах! Возьму на буксир!
Он тут же подумал, что вряд ли дотянет до берега с дрифтером на буксире, но всё-таки решил попытаться.
Несколько раз Дмитрий пытался подойти к дрифтеру на такое расстояние, чтобы можно было перебросить буксир. Но это ему не удавалось. То он сам отрабатывал в сторону, боясь столкновения, то его отбрасывала волна.
В конце концов Дмитрий махнул рукой на все предосторожности и устремился к тонущему дрифтеру. Мгновение оба судна находились на одном уровне. Конец толстого троса полетел на палубу дрифтера.
Вскоре сейнер уже направлялся к берегу, буксируя за собой полузатонувшее беспомощное судно. Море всё ещё бушевало. Слишком короткий трос вибрировал. Дрифтер раскачивался и спотыкался о гребни. Мотор на сейнере перегрелся, и его низкий гул заглушал шипение волн.
Наконец показался берег. Навстречу сейнеру шёл катер.
— Дойдёшь своим ходом? — спросили с катера в мегафон.
— Спрашиваешь! — задорно ответил Дмитрий.
Сейнер вошёл в ковш, и рыбаки увидели следы недавней битвы с ураганом: груды выброшенной на берег сельди, покосившиеся конструкции, сорванные крыши.
Когда Дмитрий сошёл на берег, к нему бросились десятки людей. Первым подбежал Доронин. Он крепко обнял Дмитрия:
— Вернулся?… Дорогой ты мой!.. И рыбу… рыбу… — быстро заговорил он хриплым голосом.
Дмитрий почувствовал, что еле стоит на ногах.
— Скажите, чтобы рыбу приняли, — чуть слышно сказал он.
Потом обернулся к сейнеру и увидел отца, стоявшего отдельно от всех в распахнутом оледенелом полушубке, из-под которого виднелось нижнее бельё.
Глава XX
Шторм кончился. Небо прояснилось. Показалось солнце. Снега на сопках окрасились в бледно-розовый цвет. С волн исчезли белые гребни. Поднялась над водой каменная линия волнореза.
На комбинате был объявлен послештормовой аврал. Не передохнув и часа, люди принялись устранять последствия шторма. Об отдыхе никто не думал. День путины кормил год.
Но то, что было разрушено всего за три часа, пришлось восстанавливать трое суток. Только к утру четвёртого дня сельдь обычным порядком хлынула в посольные чаны.
Трое суток люди работали не покладая рук, забыв об отдыхе и еде.
Только Алексей Весельчаков ни разу не вышел на берег и все трое суток отлёживался на койке.
Впервые за всю жизнь он почувствовал, что ему хочется умереть. Его томило одиночество. Люди, окружавшие его, либо относились к нему равнодушно, либо открыто презирали и ненавидели его. Даже подчинённые не любили своего шкипера.
Весельчаков многое знал. За долгие годы своей беспутной жизни он приноровился к разным морям и климатам. Одни знали только южные моря, другие — только северные, Весельчаков знал и северные, и южные, и восточные.
Именно на этом и основывались его разговоры о рыбацком счастье, которым якобы обладают лишь немногие.
Однажды Антонов, стремясь опередить Весельчакова, поторопился выйти на то место, где Весельчаков два дня подряд брал большие уловы.
Тогда Весельчаков, посмеиваясь, поплёлся в хвосте у Антонова и выметал сети значительно ближе к берегу. В результате Антонов возвратился с незначительным уловом, а Весельчаков привёз полный трюм. «Рыбацкое счастье!»-загадочно улыбаясь, твердил он. А дело было вовсе не в счастье, а в сильной моряне, переместившей струю воды, изменившей температурные и другие условия данного участка.
До поры до времени всё сходило ему с рук. Но чем дальше, тем чаще стал возвращаться с уловом Антонов. Этот каспийский рыбак быстро освоился с незнакомым ему морем и стал внимательно присматриваться к ветру, к течениям, тщательно исследовать дно… У него стали учиться и другие.
Потом появился Дмитрий…
Весельчаков понял, что рыбацкое уменье уже не является больше его монополией. Но он всё-таки пытался цепляться за это своё последнее прибежище.
Особенно тяжёлый удар нанёс Весельчакову его собственный сын.
Весельчаков старался внушить самому себе, что сын мстит ему. Но что-то убеждало его, что дело здесь совсем в другом, что сыну действительно стыдно за дурную славу, которую снискал его отец.
Теперь, когда Дмитрий спас его от верной гибели, Весельчаков вдруг почувствовал, что ему не хочется жить.
Сначала он по привычке приписал это чувство постигшей его неудаче: ведь ему пришлось выбросить в море богатый улов и потерять на этом крупную сумму.