Впрочем, Доронин должен был встретить не только жену Ныркова. В кармане его пальто лежал целый список рыбацких жён, с указанием имён, отчеств и даже особых примет, по которым их сразу можно будет узнать.
Перед тем как сесть на катер, Доронин зашёл в столовую и ещё раз убедился в том, что к приёму гостей здесь всё готово. Он оглядел накрытые чистыми скатертями столы, аккуратно расставленные приборы, нарядные занавески на окнах и с удовлетворением отметил, что всё это — своё, русское, отечественное, напоминающее о родной земле.
Сидя на катере, Доронин смотрел, как поднимается на небосклон неяркое, но чистое весеннее солнце, как голубеет небо и серебрятся снежные верхушки сопок. Он с радостью думал о том, что и природа гостеприимно встречает новых жителей Сахалина.
Катер подходил к пароходу. Задрав голову, Доронин всматривался в людей, приникших к палубным поручням, и старался угадать, кто из них приехал именно к нему, на западный рыбокомбинат.
Поднявшись наконец на палубу, он громко и весело крикнул:
— С приездом, дорогие товарищи! Кто из вас на западный комбинат?
— С приездом, с приездом! — услышал он у себя за спиной. — Кто на шахты? Кто на первый бумкомбинат? Кто на транспорт?
Доронин обернулся и увидел людей, видимо приехавших на пароход в одно время с ним, а может быть, даже и раньше.
На мгновение он почувствовал невольную досаду, что его опередили, но досада сразу же сменилась прежним радостным подъёмом. Люди окружили встречавших. Слышались громкие ответные выкрики:
— Я на шахты! Я на транспорт! Мы на бумагу!
«Это здорово, что не нам одним пришла мысль встретить людей!» — подумал Доронин и в это время почувствовал, что кто-то теребит его за рукав пальто:
— Послушай, милый, я вот на этот самый, западный, приехала. Муж у меня здесь рыбачит.
Доронин обернулся. Перед ним стояла молодая женщина в оренбургском пуховом платке, из-под которого были видны только застенчивые глаза и маленький вздёрнутый нос.
«Ныркова!» — почему-то решил Доронин и, схватив женщину за руку, спросил:
— Вы Ныркова?
— Нет, не Ныркова, Антоновы наша фамилия… — Женщина сказала это чуть упавшим голосом, точно ей было неудобно разочаровывать Доронина.
— А-а, Антонова, Анна Степановна! — воскликнул он, мгновенно вспомнив имя, записанное на бумажке. — Наконец-то! Муж вас совсем заждался!
В его голосе звучала такая неподдельная радость, что люди вокруг довольно рассмеялись, а сама Антонова покраснела.
— Ну как он, Федор-то? — уже более уверенно спросила она.
— В порядке, в полном порядке, Анна Степановна! — весело ответил Доронин.
А его уже тормошили, закидывали вопросами. Женщины спрашивали о мужьях, мужчины — о том, далеко ли до комбината… Прошло немало времени, прежде чем Доронин вспомнил, что он так и не нашёл ещё Нырковой.
— Послушайте, друзья, — крикнул он, — а нет ли среди вас Нырковой Марии Тимофеевны?
Ему никто не ответил.
«Не приехала!» — подумал Доронин, и ему сразу стало не по себе.
— Погоди! А Марья-то не Ныркова по фамилии? — крикнул из толпы чей-то женский голос.
В эту минуту послышался какой-то грохот. Дверь одной из кают распахнулась, и оттуда вывалился огромный жёлтый самовар.
Следом за ним на пороге показалась женщина. Молодая, полная, в распахнутом пальто, со сбившимися на большом, очень гладком лбу светлыми волосами, она сокрушённо всплеснула руками и, ни к кому в отдельности не обращаясь, сказала:
— Ну что мне с ним, проклятым, делать? Ни в один узел не лезет!
Она подхватила самовар. Доронин тотчас оказался возле неё.
— Ныркова? Мария Тимофеевна? — воскликнул он.
— Я, — удивлённо и недоверчиво ответила женщина.
— Ну, теперь всё в порядке, — хватая её за руку, проговорил Доронин. — Теперь все в полном порядке.
Вечером в комнате Ныркова был устроен пир. Доронин предлагал отложить торжество до окончания путины, но женщины уговорили его, пообещав, что всё пройдёт «накоротке», за какой-нибудь час, а вина — «ну почти совсем не будет».
Стены маленькой комнатки Ныркова словно раздвинулись. Не один десяток рыбаков, мокрых, даже не успевших переодеться — через час снова в море, — каким-то чудом разместился за длинным, выходившим в коридор столом.
А на столе… Что делалось на этом покрытом вышитыми украинскими скатертями столе! Господствовали на нём огромные, вкусно дымящиеся пироги, которые умеют печь только в русских сёлах. А на конце стола громоздился огромный до блеска начищенный жёлтый самовар. Нырковы со счастливыми лицами сидели у самовара. Доронин пристроился на другом конце стола, рядом с Вологдиной, пришедшей прямо с пирса в своём обычном синем комбинезоне.