Жена Мусы вздыхает.
— Как и любая женщина, которая теряет мужа. Ну сами посудите, в каком я теперь положении.
Ранта трет лоб, мучительно подыскивая слова, чтобы успокоить ее. На минуту воцаряется молчание. Из соседней комнаты выходит Иренг. Взглянув на нее, жена Мусы продолжает:
— Спросите вашу жену, что она будет чувствовать, если когда-нибудь с вами случится то, что случилось с моим мужем… Нет, нет, это не угроза.
Ранта окидывает ее взглядом и говорит:
— Конечно, я понимаю, что это не угроза. Ну и что же вы сейчас думаете о своем муже?
Она неуверенно отвечает:
— Конечно, если он состоит в банде дарульисламовцев, его надо арестовать. Но не забывайте, что он все же мой муж.
— Вот именно, поэтому я и спрашиваю: вы одобряете, что ваш муж связался с дарульисламовцами?
Она минуту колеблется, затем отвечает:
— Если бы я знала раньше, может быть, мне удалось бы не допустить этого. Я думаю, среди хороших людей нет таких, которые не проклинали бы Дар-уль-Ислама. Но, пак староста, не забывайте, что каждая жена обязана защищать своего мужа и помогать ему.
— Это все так. Ну, а что вы думаете о поведении вашего мужа в последнее время?
— Да, пак староста, он избил меня. Настоящий мужчина не будет так обращаться со своей женой. Но, может быть, это случилось потому, что я тоже была не совсем права. Ведь до этого он относился ко мне хорошо.
— Мне кажется, он не так хорош, как вы думаете.
— Ах, пак староста, я не знаю, что он делал вне дома.
— Вот это я и хочу вам разъяснить, рассказать, откуда у него все это богатство:
— Но ведь оно ему досталось по наследству. Разве не так?
— Конечно, нет. Мы знаем господина Мусу. Он был таким же бедняком, как и все мы здесь. При японцах он стал вербовщиком в трудовые отряды. Всех, кого он вербовал, он заставлял приложить палец к бумаге. А потом оказывалось, что этим они подписали бумагу о передаче ему своей земли. Вот так он превратился в помещика. И сам стал называть себя «господином». Но это еще не все. Он заставлял бедняков, таких, как я, воровать.
— Воровать? Это правда?
— Правда. Вы и сами, наверное, помните, как меня били на веранде этого дома.
— За что?
— Ни за что — воровать заставляли.
— Что воровать?
— Что? Семена каучука, чая.
Жена Мусы удивленно смотрит на Ранту, качает головой.
— Не может быть.
— А я и не заставляю вас верить.
— Но за что же все-таки вас били здесь, на веранде?
— Об этом его спросите. Когда я принес ему краденые семена, он обвинил меня в том, что я украл их у него.
— Но зачем ему это понадобилось?
— Вы не понимаете?
Она отрицательно качает головой. Ранта с улыбкой продолжает:
— Ваш муж не хотел отдавать деньги, обещанные мне. Он обвинил меня в краже его семян и прогнал. Если я не ошибаюсь, он поступал так со многими. А зачем нам, беднякам, эти семена?
— Почему же вы воровали? — переходит в наступление жена Мусы.
— Почему? На то воля аллаха, госпожа. Вы действительно не понимаете? Хотите, я расскажу вам сказку?
— Сказку?
— Да, сказку. Сказку из жизни. Слушайте. Когда мы маленькие, нас кормят и защищают родители или опекуны. Когда же становимся взрослыми, нам нужно жить самостоятельно, мы должны сами защищать себя. Но что же получается? Когда нам уже не требуется защитник, мы вступаем в совершенно новый мир — мир людей, среди которых еще много зверей в человеческом облике. Человеческого в них — только кожа, а их повадки и желания такие же, как у диких зверей. Стоит зазеваться — и ты у них в зубах. Стоит заснуть — и они тебя проглотят. Вот и я являюсь примером такой жертвы. Чтобы утолить свою страсть к наживе, они и меня заставили воровать.
— Но это глупо! Вы же взрослый человек!
— Взрослый? Правильно. Но став взрослым, я не заразился звериной страстью к наживе. Если это считается виной, то я виноват только в этом.
— Значит, мой муж один из тех зверей, о которых вы говорили?
— Те, кто попадал к нему в лапы, утверждали, что это так.
Женщина отводит взгляд в сторону, затем обиженным тоном спрашивает:
— Вы мстите?
— Вашему мужу?
— Да.
— Если бы дело было только в мести, поверьте, он бы давно уже был у меня в руках.
— Вы рады, что его арестовали?
— Да, рад. Рад, как рад канчиль при виде тигра, попавшего в ловушку.
— Вы рады, видя меня в таком положении?
— Чему мне тут радоваться?
— Хотя бы тому, что стали старостой.
— Но это временно, до выборов.
Оба молчат, не глядя друг на друга. С улицы доносятся голоса: