— Хотите?
И прежде чем Иренг успевает ответить, он подходит к своему мешку, достает оттуда несколько клубней кассавы и кладет их на земляной пол.
— Возьмите.
Заметив, что лицо Иренг озарилось радостью, он улыбается.
— Можно попить?
Но не дождавшись ответа, оба уходят с веранды, чтобы привести себя в порядок.
Иренг поднимает с пола кассаву и через переднюю дверь уходит в хижину. Веранда пустеет. Шумит река, но сегодня ее шум слабее, чем накануне.
Спустя некоторое время на веранде снова появляется Иренг с тарелкой вареной кассавы в руках. Она ставит ее на амбин[8]. Вскоре возвращаются и оба носильщика, бодрые после купания. Неожиданно из-за поворота дороги показывается Ранта. Левая рука его перевязана мокрой корой бананового дерева и бессильно повисла вдоль тела.
Взглянув на мужа, Иренг восклицает:
— Пак!
От этого крика двое носильщиков вздрагивают и пятятся назад, однако поняв, в чем дело, бросаются к Ранте и берут его под руки.
Иренг бросается к мужу, обнимает его.
— Что случилось, пак? Что случилось? Где коромысло? Где нож?
Ранта спокойно высвобождается из объятий жены и незнакомцев и сдержанно отвечает:
— Пропало! Все! Все отобрали, звери!
Носильщики пятятся, не зная, что делать. А Ранта продолжает:
— Я не боюсь тюрьмы. Это они заставили меня воровать семена каучука на плантации. Я ходил два раза и каждый раз приносил им. Потом они сказали: «Хватит, можешь идти домой». — «А плата?» — спросил я. Тогда они вместо платы избили меня палками, отобрали коромысло и нож. Да еще предупредили: «Не смей ходить сюда красть наши семена, понял?»
Иренг всхлипывает.
Первый носильщик выпрямляется, с минуту пристально смотрит на Ранту, затем произносит:
— Это могут сделать только такие люди, как господин Муса.
Ранта быстро поворачивается. Он с изумлением смотрит на носильщика, потом спрашивает, с трудом сдерживая волнение:
— А ты откуда знаешь?
Тот тянет Ранту за руку и усаживает на скамейку:
— Слушай, в прошлом году то же самое случилось и со мной. Вот, взгляни на мою спину.
Он снимает майку, показывает Ранте спину и поясняет:
— Это следы пари[9]. Тоже за то, что воровал каучук. Били меня четверо. Хотели прикончить. Потом отпустили. «Убирайся, — говорят, — отсюда сейчас же, не то доложим в полицию». Что ж, я убежал. Вначале я хотел убить господина Мусу, но потом поостыл немного и наконец совсем забыл. А вот сегодня увидел, что случилось с тобой…
Жестом руки Ранта останавливает его.
— Не стоит, забудь об этом. Что пользы, если убьешь его? Он заставляет нас воровать, но они сами тоже воры.
— А кто их заставляет воровать? — гневно спрашивает Иренг.
Первый носильщик добавляет:
— Они богаты, зачем им воровать!
Ранта отрицательно качает головой.
— Все богатство их нажито воровством. Иренг, помнишь, тогда у нас заболел наш первый ребенок и мы заняли у них денег? Ребенок умер. Они забрали у нас весь урожай. Нам пришлось голодать, и мы вынуждены были продать землю. Они же и купили ее. А сколько нам заплатили? Этих денег не хватило, даже чтобы начать торговлю. И все, все пошло прахом.
На минуту воцаряется молчание. Иренг с трудом сдерживает охватившее ее волнение. Второй носильщик все еще стоит на месте, не зная, что предпринять. Первый пододвигает Ранте тарелку с кассавой.
— Поешь лучше вот это.
— Да, поесть надо. Со вчерашнего дня во рту ничего не было. Две ночи не спал. Сейчас бы поспать, да надо идти в город навестить ребенка в больнице.
— Заболел?
— Да. Первый раз решили отвезти в больницу. Другие дети так померли, дома.
Все молчат. Вокруг тишина, не слышно даже пения птиц и журчания воды в реке. Первый утренний ветерок слегка колышет пальмовые листья на веранде. Иренг вытирает глаза и уходит в хижину. Вскоре оттуда слышится ее печальный голос:
— Хотелось бы угостить вас кофе, но что поделаешь — нет ни кофе, ни сахару.
— Ничего, сойдет и вода, лишь бы была горячая, — отзывается первый носильщик.
Иренг появляется на веранде. Она несет чайник, от которого идет пар, и несколько чашек с блюдцами. За исключением Иренг, все жадно набрасываются на чай. Иренг подходит к мужу.
— Давай, я перевяжу тебе руку.
Ранта отводит ее руку и ставит чашку на амбин.
— Не нужно. Ничего страшного.
— Пак, — просит Иренг с нежностью и состраданием.
Ранта продолжает есть кассаву. Проглотив последний кусок, он произносит:
— Ничего, Иренг, ничего страшного. Вот подожди — придут лучшие времена и ничего подобного больше не повторится.