Выбрать главу

Заря еще не разогнала ночных призраков, когда мы с братом поднялись. Мы разбудили маму, приготовили ей завтрак, причесали ее, одели, обули и дали ей в руки ее стальное зеркальце, чтобы она могла сама полюбоваться собой. Но она гляделась в наши глаза. Растроганная, она не произносила ни слова. Мы тоже. Мы ее не узнавали. Это была как бы и не наша излучающая спокойствие мама со своим с детства привычным нам обликом марокканской женщины.

Каблуки сделали ее выше, облегающее платье подчеркнуло женственность ее фигуры. Мы вдруг обнаружили, что у нее стройные ноги, тонкая талия, грудь, бедра — до сих пор скрытые платьями традиционного покроя, сшитыми ею собственноручно. Мы почувствовали необъяснимое смущение.

Она стояла перед нами не двигаясь, мы тоже замерли, испытывая то состояние, когда ничто не может быть выражено словами, да даже и мыслями, слившись, точно по уговору, чувствами. Стоило мне улыбнуться, как улыбка перекочевала на лицо Наджиба, раздвинула мамины губы. Медленно, постепенно. Потом взрыв смеха разрядил нашу напряженность.

— Ну-ка, — сказал брат, — повернись, мамочка. Сделай шаг вперед.

Она попробовала шагнуть и чуть не упала. Из-за высоких каблуков. Она никогда не носила ничего, кроме шлепанцев или босоножек, когда принимала гостей. А чаще всего вообще ходила босиком.

— Не получается, — сказала она разочарованно. — Эти туфли не для меня.

— Попробуй еще. Ты скоро привыкнешь. Ну, доставь нам удовольствие. Пройдись немножко.

Она верила нам и хотела продлить наше восхищение. Смело бросилась вперед, но споткнулась и замахала руками, чтобы сохранить равновесие.

— Ничего не поделаешь, — сказала она, чуть не плача. — Такие красивые туфли. Мне нравится их цвет. Европейцы, которые их сделали, достойны похвалы. Но они не знают, какие у нас ноги. Понятия не имеют.

Она еще прошлась немножко под руку со мной, потом — поддерживаемая за талию рукой брата, потом одна. Она то стремительно наклонялась вперед, как старый морской волк, ведущий судно сквозь туман. То отскакивала вбок, как крайний нападающий в регби. Она шла вприпрыжку, неуверенно, как полуторагодовалый ребенок, который учится ходить на глазах восхищенных родственников.

— Ну, еще! Молодец! Браво!

Обескураженная, она сняла туфли, присела на корточки и расплакалась. Наджиб взял ее руки в свои, подул на них, потер ладонью о ладонь.

— Не плачь, мама! Это пустяки, — вскричал он, хватая туфли. — Я в пять минут все улажу. А ты не стой, как кипарис на кладбище, — заорал он на меня, — не жди манны небесной или наития свыше! Беги завари чаю своей родительнице!

Когда он вернулся, туфли были уже без каблуков. Их спилил один из его многочисленных дружков по уличным похождениям и обменам, обычно снабжавший его пивом, у него нашлась и пилка, пригодная для столь тонкой работы.

Нужно ли пояснять, что мама уже не теряла равновесия, обутая в туфли западной цивилизации, но с поправкой, внесенной марокканским кустарем. Стоит ли прибавить, что она даже ходить стала, слегка покачиваясь? О, совсем легонько, воздушно, как парусник, выходящий в открытое море. И роста она стала почти прежнего. Если бы не платье, перед нами была бы наша привычная мама. Обычная.

— А теперь, — сказал Наджиб своим гулким басом, — где ключ?

— Какой ключ? — спросила она.

— Самый обыкновенный, который всовывают в замочную скважину входной двери. Он делает щелк-щелк: поворот направо — заперто; поворот налево — открыто.

— Да, — сказал я. — Мы приготовили тебе небольшой сюрприз. Ты пойдешь с нами.

— Но… Но это невозможно.

— Нет, возможно, — ласково сказал Наджиб. — Как ты думаешь, зачем мы купили тебе такое красивое платье, а? И красивые туфли, а? Ну-ка, братец, бери ее за одну руку, а я возьму за другую. Готов? Раз-два-три — пошли!

Мы потащили ее в переднюю.

— Дети… Послушайте, дети…

— Нет, мадам. Я ничего не слышу. И брат мой тоже. Ведь правда же, у тебя тоже заложило уши?

— Действительно, я оглох, — согласился я. — Как странно: я всегда подозревал, что родился с ушами, залепленными воском, но до сих пор не обращал на это внимания.

— В точности как я, — подхватил Наджиб. — Только у меня уши еще и зацементированы, ха-ха-ха!