У Наджиба все было сверхмерно: радости, увлечения, аппетит. Ради мамы он совершил сверхмерный поступок: продал свои книги, портфель и перестал ходить в лицей.
— Ха-ха! Прощай, зубрежка, — сказал он.
Среднее образование (техническое и экспериментальное тоже) он завершал на улице в компании дружков. В «антишколе», по его определению. Но он продолжал интересоваться поступательным ходом цивилизации: читал газеты, в которых опровергались учебники. Отец твердо верил, что Наджиб переходит так же, как и я, из класса в класс: школьные дневники с отметками были тому доказательством — их мастерил, заполнял и подписывал один из дружков Наджиба, специалист по подлогам. Он ставил ему хорошие отметки — лучшие, чем мои, давал великолепные характеристики: «Защищает младших… Услужлив… Первая премия за гантели и поднятие тяжестей…» Вот Наджиб и получал от отца на карманные расходы большие суммы — в награду.
Он купил автомобиль и, как только отец уезжал по делам, катал маму по всему городу. Отец узнал правду, только когда я получил степень бакалавра, а Наджиб — нет. Но было-уже слишком поздно: сын вымахал больше двух метров ростом и научился методам самообороны в своей «антишколе». («Хулиган!»— сказал ему отец. «Согласен, я хулиган. А ты, ты-то кто такой?»)
Наджиб стал нашим фактотумом, нашим казначеем, маминым телохранителем: когда мама делала успехи, он выдавал награды, открыл ей счет в банке — до этого у нее гроша своего не было! Если у нее получались задачки на десятичные дроби, он учил ее новой карточной игре: она любила играть, но ненавидела черные масти и старалась как можно скорее от них избавиться, даже если это были козыри, впрочем, чтобы доставить ей удовольствие, мы так жульничали, что она всегда выигрывала.
Иногда брат басом бранил маму за плохие отметки — но тотчас же брал на руки и подкидывал к потолку.
— Не плачь, мамочка, в следующий раз у тебя выйдет лучше. Пойди отдохни.
Мои товарищи жили в богатых кварталах, играли в теннис, разговаривали о литературе и философии. В их семьях маму принимали гостеприимно, с радостью. Но она чувствовала себя там, словно на скамье подсудимых. Ей не о чем было говорить ни с молодыми людьми, ни с их родителями. Пусть она становилась там центром внимания: все ее находили красивой и очаровательной, но она-то не любила ни шерри, ни игры в монополию.[8]
— Это и есть твой мир? — спрашивала она меня по пути домой. — Почему они стесняются проявлять свои чувства и держат других людей на расстоянии?
— Нет, мама, ты ошибаешься. Они не так уж сильно отличаются от нас. Просто они выросли в более холодном климате. Еще несколько уроков, и ты все поймешь.
— Но почему они распоряжаются нами? Здесь? У нас? Ты можешь мне объяснить?
— Не знаю. Таков ход истории. Помнишь, мы изучали движение океана: приливы сменяются отливами.
— Тогда пусть поскорее отливают от нас!
Дружки Наджиба были из другого теста. Он тщательно отсеивал их. Из его банды изгонялись все папенькины сынки, задавалы, интеллектуалы. «У этих, — говорил он про последних, — все в голове, ничего в теле». Два-три апаша, готовые отдать за Наджиба жизнь, один раввин — король покера, несколько механиков, профессиональные безработные, официанты, продавцы газет, подпольный адвокат, полицейский комиссар, связанный с преступным миром, — все они были люди действия и твердых убеждений, все самородки, порвавшие со своей средой. Разумеется, и женщины: танцовщицы, барменши, одна прорицательница, одна учительница, насколько я мог об этом судить, она же была и любовницей моего брата, две парикмахерши, чемпионка дзюдо, с десяток билетерш, которые пускали его в кино без билета — брат расплачивался с ними поцелуями (он способен был поцеловать даже кобылу) и своим заразительным смехом. Эти мужчины, женщины и подростки были выходцами из самых разных слоев общества: через них Наджиб знал изнутри всю жизнь города со всеми ее драмами, радостями и страстями. Он был подлинным горожанином, всей плотью и кровью, до мозга костей впитавшим атмосферу родного города.
В своем автомобиле, производившем адский шум, он возил нас с мамой из таверны в притон, с пляжа в казино, из трущобы в гараж. Сидя на верстаке, болтая не достающими до полу ногами, с косичками за плечами, мама наблюдала, как механик собирал по частям мотор, менял колесо, затягивая болты. Она постигала основы механики по несложным объяснениям моего брата.
8
Монополия — настольная игра, в которой играющие поочередно «продают» и «покупают», пока один из них не завладеет всем.