— Да хрен там они что устроят! — не умолчал-таки полковник Некрасов, всё это время внимательно слушавший беседу с заднего сиденья авто. — Ушли уже те, кто устроить бы мог! Без иллюзий которые. А эти, мягкотелые и неверно воспитанные идеалисты — про... проспали они слом своих идеалов, сменяли на элементы сладкой жизни. Ну или молча, пускай и ворчливо оправдывая своё бессилие, лишь поглядывали на то как всё было. Поздно, короче, уже рыпаться. Да и любая идеология хороша на бумаге, а на практике, где законы эволюции работают будь здоров, и наша природа берет верх — всё это не более чем ширма для удачливого, либо способного смотреть чуть далее носа деятеля. Того, кто сумел-таки объединить и направить стадо, ах простите, сознательные массы, удерживаемые в тонусе стаей его до поры до времени осторожных, ну или грамотно прикормленных товарищей. Короче, пока человечество не обеспечит неотвратимость закона — любые, даже самые здравые идеологии будут лишь тем, чем они есть сейчас. А про Громову можешь не рассказывать! Думаешь, откуда Перельман, главврач её, данные берёт? И не смотри так, лейтенант, не подсовываем мы ей нужных людей на исцеление. Таких идеалистов раз обманешь и... придется новую схему пользования их наивностью изобретать. Так что всё по честному(ухмыльнувшись). Но отвлеклись, мнение масс я послушал, теперь по делу давай.
— С Жогой ясно, Тимур, да и не особо-то интересно было. Ты мне про Силина расскажи — я вообще-то про него спрашивал, — вмешался майор Хромов, при этом будто бы удовлетворенно чему-то кивнув, словно задуманное вышло. А может, просто показалось.
— А что Силин — вернулся скоро. Без ключей и документов на возвращенное, выходит, прошлым хозяевам авто. Еще и отмахнулся, мол, такое старье ему без надобности. И ласково при этом погладил свою красную низкопосаженную. Ага, как раз для Воднинских дорог(с сарказмом). Я до сих пор не пойму, как он, блин, четверых девок в неё засунул? В душе не...
— Без лирики, лейтенант.
— ... не чаю. Так вот, после этого Силин преспокойно отужинал, пусть и опоздав. Он хоть и пришел уже на остывшее, но филигранно(с завистью в голосе) при этом отделался от нотаций моей, души в этом щегле ни чающей невестки. И как Вадим с ней уживается? Эм, вот. А позже я выяснил, что у Силивановых, это те самые соседи, пришедший к ним познакомиться такой, со слов супруги четы, вежливый и удивительно обходительный мальчик совсем безвозмездно вернул им их, дуростью супруга потерянную собственность. Разве только, невзначай поинтересовался во время визита вежливости способностью гостеприимной хозяйки. А когда узнал, что она не просто художник по профессии, но и способность заимела довольно близкую, позволяющую ей переносить изображение с оригинала на любую поверхность, причем даже с соблюдением рельефа, то совсем немножечко развеял свою светскую скуку и вяло попросил очень благодарную теперь мадам перенести парочку изображений с предоставленных им образцов на бумагу. Ну и на дерево еще. Причем очарованная обходительным гостем Силиванова так и не поняла: из какого такого места приятный молодой человек извлёк эдакий свиток, тут же попросив скопировать его содержимое на оторванный от рулона кусок бумаги для принтера. У них там как раз оказался такой, потому как старшая дочь в сберкассе работает, где до сих пор матричная печать с подобной подачей бумаги. Вот, а предложен, причем самой хозяйкой, именно такой носитель был потому, что свиток-образец оказался не особо широкий, но довольно длинный. Так что всё его содержимое в виде непонятных крокозябр, как она выразилась, оптимальнее всего и без нужды менять масштаб было перенести именно на такое вот. С чем художница очень легко и быстро справилась, «отксерив» пять копий. Ну а затем дело дошло и до деревянных пластинок, или скорее дощечек, размером где-то с кредитку и с подобными же письменами. Тут ограничились лишь одним экземпляром, перенеся на подходящий кусок фанеры, оперативно найденный также очень благодарным мужем. Копию делали с одной из трех пластинок на нашейном амулете, что ли, нашего загадочного школьника. На сим визит вежливости и закончился. Да! Силин, выходящий от Силивановых с полными руками, к нам вернулся с пустыми.
— Занятно. Что дальше?
— После ужина юноша уединился у себя на террасе и, судя по данным со скрытых камер, творил там, скажем так, волшбу. Хрень, короче говоря, какую-то непонятную делал. Сначала непойми откуда, словно из воздуха, выложил на стол бумажки и деревяшки свои. Те самые, с которыми от Силивановых выходил. Затем уселся перед всем этим и, расстелив одну из копий свитка, дотронулся рукой, от чего бумажка рассыпалось в пепел или прах, хз. Ну а затем некоторое время сидел с закрытыми глазами, периодически при этом прикладывая руку к одной из пластинок, загодя им отделенной от вязанки прочих. Четвертой, получается. Просидел так некоторое время, периодически крутя в руках разные предметы, в том числе и ту самую фанерку с копией, пока в итоге не открыл глаза. Притащил после этого откуда-то готовальню, что ли, и, вооружившись, я так понял, рейсфедером, принялся обводить символы, явно заполняя пустоты рельефного, напомню, оттиска на фанерке, причем вместо туши используя собственную, блин, кровь! Прям по живому вену повыше левой кисти расковырял и, макая туда железку, малевал по дощечке, кривясь от боли. Правда, то ли привык, то ли что-то сделал, чтобы боли не чувствовать, потому как под конец и бровью уже не вёл. Закончив с художествами, снова расстелил свиток-копию и опять, испепелив его, сидел перед фанеркой с закрытыми глазами. Чуть дольше и явно с каким-то результатом на этот раз, потому что заметно воодушевленный, сразу же после некоторой задумчивости, он вскочил и сорвался с места, побежав к Лиде.