— Зачем?
— Как я потом у девочки выяснял, а мне пришлось долго с этой хитрюгой торговаться, но даже так не до конца уверен, что она мне всё рассказала, так вот, Силин попросил её вырастить особый кустик, на котором бы росли эдакие пластинки-дощечки-карточки. Размером как и те, что у него на шее сейчас, ну и та отдельная, над которой он руку держал, когда с закрытыми глазами сидел. Что там за особенности выращивания — наотрез отказалась рассказывать, хотя она, скорее, и сама не очень поняла, но вспоминая, непроизвольно ёжилась. Видно, не по нраву ей такая ботаника. Видел, кстати, я потом этот... кустик. Отвратительная покорёженная кривулина, уродливая и вся покрученная какая-то, да ещё и, эм, как бы стонущая, что ли, словно от ветра. Жуть, короче. Я с рапортом передал образец одной пластинки, которые как отдельные побеги на особо уродливых ветках отрастают.
— Что потом с такой пластинкой Силин сделал, когда «урожай» собрал?
— Снова побывал у Силивановых, где художница перенесла на две из них письмена и рисунки с оригинала. Фото я прикладывал к рапорту. В качестве образца выступала та же пластинка, с которой ранее на фанерку копия делалась. Большего в тот день копировальщица уже не смогла, исчерпав суточный лимит, но пообещала в другой наделать столько, сколько хорошему мальчику Славику потребуется.
— Как удалось добиться у неё такой откровенности и желания сотрудничать с нами, лейтенант? — вмешался Некрасов, не выказав, но явно испытывая сомнения.
— Меркантильная особа. Пообещал ей жир подтянуть, если она будет исправно информировать нас и предоставит копию свитка, когда оригинал снова окажется у нее. А он обязательно окажется, потому как это явно расходники, — пожав плечами, всё просто объяснил человек, пусть и с хищными повадками да взглядом убийцы, однако которому, как видно, досталась косметическая способность.
— Ну ты даёшь, Тимур, — восхитился майор Хромов.
— Молодец, лейтенант. Видишь? В нашей работе всё может пригодиться! Так что зря ты расстраивался, — поддержал полковник Некрасов. — Продолжай.
— Ну а когда Силин вернулся, то снова обвел своей кровью скопированные на новую основу символы, на этот раз всё время работы корчась от боли. Такое ощущение, что намеренно страдал. Затем опять был сожженный свиток, снова сидение с закрытыми глазами и рукой на отдельной пластинке, ну и, в конце концов, торжественное выражение в кои-то веки довольной рожи.
— А потом? — прервал чуть затянувшуюся паузу Хромов.
— А потом Ленка пришла, — пожав плечами, выдал Киреев.
— Какая Ленка? — встрепенулся Некрасов. — Прекрасова? Лейтенант Пререрасова?
— Она самая.
— Зачем? — нахмурился Хромов.
— Спокойной ночи, блин, пожелать! Зачем она ещё могла прийти-то? Спокойной, в общем, не вышло, но вот всем на зависть ночка у Силина удалась.
— Да уж, — после отповеди Киреева, протянул Хромов, хоть и знавший упомянутую совсем, как говорится, ничего, но иррационально питающий уже к ней, так юно выглядящей красавице, некие скрытые, как он думал, но далеко не безобидные чувства. А теперь вот и нечто сродни ревности, что ли, проклюнулось. — Мда.
— Значит, лейтенант справилась с поставленной задачей? — как-то даже удовлетворённо заключил, определенно знавший куда больше двух прочих, с недавних пор прямой руководитель Прекрасовой.
— Это мягко сказано, тащ-полковник. Вот уж кому работа приносит удовольствие.
— Попрошу, лейтенант! — одернул ещё одного завистника Некрасов. — Елена Ивановна не того профиля специалист, и ваши колкости здесь неуместны! Она, прежде всего — научник, причем не из последних, это помимо прочих её достоинств, потому-то и вложено в неё столько. Знал бы ты, Киреев, — менее официально продолжил полковник Некрасов, — чего руководству стоило привлечь её к такой вот миссии, ещё там, в Святославле. Эх, как же всё удачно-то сложилось, что объект спас ей жизнь и как-то сумел у этой вот, откровенно говоря, той ещё грымзы, только с виду такой невинной и юной, вызвать определенно симпатию. Как ты и сказал: мягко говоря. Что ж — это результат!