— Жестокий, ах! — грозно пищала себе под нос, переминаясь при этом с ноги на ногу, похоже, ждущая разрешения сходить в туалет, но словно мечтающая так и не дождаться его, странная Сомова.
— Вас свозили к колдуну-целителю, я погляжу, — так и не отрывая взгляда от окна, наконец произнёс Силин. — Что попросили взамен? Слать доклады раз в неделю, или почаще?
— Да что ты такое говоришь?!! — похлопав голубыми глазами, неподдельно возмутилась та, кому уж точно лежать бы ещё пару месяцев на больничной койке, не посодействуй кто-то из, по-видимому, НСБ, а то и правительства, получению пропуска в блокированное княжество. А точне, к опекаемым спецслужбами, ну или к неподконтрольным, но имеющим жуткие очереди колдунам, которые способны одним лишь касанием поднять на ноги даже смертельно или безнадежно больного, а не то что всего лишь идущего на поправку, после тяжелого ранения.
— Ну и что с того?!! — сверкнув черными очами, вскинулась оскорбленная в лучших чувствах та, кто хоть и не получил тяжелых ранений, но хромота до конца жизни была вовсе не исключена.
— Можешь сурово наказать меня, ах! — трепетала закатывая свои зеленые глаза та, кто отделался легче всех, но жуткий шрам на лице никакая бы Круа, неговоря уже о местной пластической хирургии, не убрала бы.
На всё это Силин, как видно угадавший, лишь хмыкнул, продолжая глазеть в окно. Где поражало буйство зелени в неудержимом, из-за полного отсутствия над княжеством серой осенней облачности, ярком свете солнца. Пусть и не столь высокого, но по-прежнему уверенно дарящего тепло с по-летнему голубого небосклона.
— Слава, поверь, без твоего согласования ни единого слова не будет передано! — уверенно заявила, похоже, всё решившая для себя Котова.
— Точняк, Слав. Тебе не о чем переживать, ведь мы напишем только то, что ты сам скажешь, — отмахнулась, как от чего-то незначительного, пожалуй и вправду, не придающая тому особого значения, ибо имевшая совсем иные приоритеты, Рогова.
— Ты можешь мне запретить, и я вообще ничего не напишу. И пусть меня тогда накажут! — оставаясь верна себе, заверила определенно очень сейчас нуждающаяся в другом разрешении Котова.
— Ну и зачем вы мне? Хотя нет. Зачем я вам, который так жизнь портит? — впервые за время разговора посмотрев в глаза всем трём, несколько более эмоционально, чем вообще когда либо ранее, обратился к последовавшим за ним в изгнание девушкам лишь с виду такой холодный и бессердечный молодой человек.
— Да что за глупый вопрос! — возмутилась Котова, спрятав покрасневшее лицо в золотистые локоны.
— А с кем ещё так круто! — уверенно заявила сдувшая с глаз черную челку Рогова.
— Мне никто другой не нужен! — дрожа всем телом, заявила уже вцепившаяся в парту и пританцовывающая на месте Сомова.
Тут, конечно, то бишь для всей этой самоотверженной решимости девушек, можно и вполне себе романтическое обоснование притянуть, как говорится, за уши. И это, кстати, было бы не так уж и далеко от истины. Всё ж они все юны и порывисты, а биохимия их молодых организмов ещё способна столь легко дарить яркие и острые ощущения. Но... нет, это другое.
Валерия Котова, при серьезном ранении получившая приличную такую порцию Круа — просто-напросто натурально подсела, так сказать, на сделавшего это с нею Кру. И теперь ей жизнь не мила без того, кого, как она с уверенностью считает, пусть и стесняясь это озвучить подобно подругам, любит.
Кристина Рогова — и без того уже была зависима от едва ощутимых, но регулярных вливаний Круа, что обостряло её ощущения рядом с, к тому же, ещё и дарящим постоянные приключения неординарным юношей, который, так выходит, всегда в центре каких-либо событий, иногда даже остросюжетных. И, как девушка вполне откровенно заявила, с кем еще она испытает подобное? Так что, пусть уже и в конкретно её понимании, но, так и быть — тоже любовь.
Ну а Эльвира Сомова — да, пусть не получала сравнимых по объему или регулярности порций Круа, но только рядом с жестоким, как она не устает заявлять, Силиным ощущает то, чего никогда и ни с кем просто не могла бы испытать. Ведь она, которая любимая девочка, драгоценная дочурка, ненаглядное сокровище, всегда лелеемая и оберегаемая всем своим окружением от любых потрясений, словно тепличный цветочек — вдруг была, образно говоря, бесцеремонно сорвана неаккуратной рукой наглеца, чтобы стать лишь пошлым украшением в петличке на лацкане, где под палящим солнцем, проливными дождями, пронзительными ветрами и лютыми морозами, как внезапно оказалось, только ещё прекраснее расцвела и окрепла. Удивительно, но ей хорошо. Да и никто другой из тех, кого девушка когда-либо встречала, и кто был бы хоть чуточку ей симпатичен, попросту не готов столь непринужденно обращаться с ней подобным образом. В общем, пусть и весьма своеобразная, но, блин — любовь же ж.