Немирох прочитал вслух все пункты и спросил Чесельского, не пропустил ли он чего. И добавил, что сознательно не включил в этот перечень сведения о том, что Ирена Стояновская молодая красивая женщина, любящая повеселиться и выпить. Что за ней ухаживает молодой человек, личность которого не установлена и у которого есть дорогая автомашина иностранной марки. Ибо эти факты не являются отягчающими вину обстоятельствами.
— Значит, все? — еще раз переспросил полковник.
— Абсолютно все, — подтвердил Чесельский.
— Вы, поручик, юрист. Окончили Варшавский университет и хорошо знаете уголовное право. Ну а теперь скажите, как будет выглядеть обвинительное заключение, составленное на основе этих данных? Мне думается, что нет никакого смысла привлекать таких прославленных адвокатов, как Рушинский или Байер, чтобы разнести в пух и прах наше обвинительное заключение. Тут любой растяпа стажер разделает его под орех.
Чесельский молча выслушал критические замечания полковника. Немирох был безжалостен, но, увы, прав.
— Я не собираюсь выставлять на посмешище управление милиции, — продолжал Немирох, — поэтому не подпишу документ о выдаче австрийскими властями Ирены Стояновской.
— Что будем делать, полковник?
— Вести следствие дальше, — объяснил Немирох.
— Слушаюсь! — Поручик щелкнул каблуками, повернулся кругом и направился к двери.
Уже в дверях он услышал голос полковника:
— Ну-ка вернись. Садись, к чему эта оскорбленная мина. В целом я вами обоими доволен, действуете оперативно, обдуманно. Только мне хочется вас предостеречь от очень серьезной ошибки, которую часто совершают следователи: сначала выстраивают красивую легенду, а потом ведут следствие, ориентируясь только на нее.
— Ведь я, полковник, начиная следствие, меньше всего допускал, что преступление совершила Ирена Стояновская. Только теперь, после ее бегства…
— Не думай и сейчас. Хотя следствие веди в этом направлении. Но не только в этом… Ищи и другие поводы, других возможных убийц. Не одно убийство не совершается без повода.
— По-моему, только у Ирены был повод.
— Послушай: ищи другой. Более весомый. Ищите, ищите причину убийства.
Анджей Чесельский понуро поплелся в свой кабинет. Шиманеку даже не потребовалось расспрашивать о результатах разговора с шефом.
— Завернул?
— Да еще носом ткнул в наши «неопровержимые улики», сказал, что любой растяпа практикант из коллегии адвокатов разобьет в пух и прах обвинительное заключение, сделанное на основе этих улик. Категорически возражает против выдачи австрийскими властями Ирены Стояновской. Велел искать иные мотивы. И кажется, он прав.
— Ты согласен со «стариком»?!
— Ведь мы действительно ничего не знаем. Ирена просто могла сбежать с любовником и поставить мужа перед свершившимся фактом, униженный супруг тогда легче согласится на развод. А то, что выехала в день убийства, могло быть обычным стечением обстоятельств.
— А угрозы? — Шиманек твердо стоял на своем.
— Между прочим, я сам слышал два дня тому назад, как подпоручик Антоний Шиманек, открыв бутылку кока-колы в нашей столовой, сказал в адрес официантки: «Я эту бабу когда-нибудь пришлепну, если она еще хоть раз принесет теплую бутылку». И что? Если эту бабу кто-нибудь убил бы, подозрение в первую очередь пало на тебя?
— Хорошо, что будем делать? Какой план?
— Мне надо будет зайти в дирекцию строительного объединения, а ты пойдешь на Тамку, к инженеру Генрику Ковальскому. Но это послезавтра. Завтра же мы должны быть на похоронах Стояновского.
— Считаешь, что преступник всегда приходит на место преступления или на похороны своей жертвы?
— Что-то в этом есть. Возможно, не всегда, но, как свидетельствует милицейский опыт, преступник довольно часто приходит на похороны своей жертвы. Считает, что его присутствие на траурной панихиде отводит от него подозрения. Быть может, хочет убедиться, что его не подозревают, или же хочет узнать, какова обстановка, какое к нему отношение, как поглядывают на него. Некоторые говорят, что убийца проверяет себя на похоронах, может ли он владеть собой, может ли сохранить спокойствие, видя скорбь родных и близких. Если бы я был начальником Главного управления милиции, то я бы распорядился снимать на пленку все похороны жертв насильственного убийства.
— Как хорошо, что ты не начальник. Ох, и досталось бы нам!