— Вы не обратили внимания на номерные знаки?
— Обратил. Удивило меня, что у этого типа шведские номера. Хотя если он с Побережья, то мог купить ее у какого-нибудь шведа, который, приехав в Польшу, все спустил на шампанское и девочек. Вот и подвернулась оказия по дешевке купить шикарный автомобиль. Правда, когда будет менять номерные знаки, придется отвалить немалую сумму, но все равно в накладе не будет.
— Ну хорошо, давайте оставим автомобили, — прервал поручик, — поговорим об убийстве. Стояновский не погиб в уличной катастрофе, его убили сильным ударом сзади, по голове. Кому-то он мешал, кто-то решил его убрать. По этому вопросу вы можете нам что-нибудь сообщить?
— Единственное, что не я его убил.
— Кто это мог сделать и почему?
— Не знаю. Зигмунт был человеком непростым, с ним трудно было работать. Он обладал удивительной способностью наживать себе врагов.
— Почему? Каким образом?
— Он был очень требовательным, педантичным. Ни при каких обстоятельствах не шел ни на какие компромиссы. Если бы вы знали, скольких он уволил с работы из нашего кооператива. И это в тот момент, когда не хватало рабочих рук, при очень напряженном плане. Бывает, кто-нибудь напортачит или работает спустя рукава, опаздывает, бывает, что в рабочее время крутится возле пивного ларька, — так вот таких работников он увольнял немедленно. Сколько раз я ему объяснял, что главный технолог должен быть дипломатом, кое на что закрывать глаза. А то ведь план не выполнишь. Куда там! Он гнул свое, говорил, что не будет терпеть бракоделов, нерадивых работников. Даже свою ненаглядную уволил с работы, засек, как она вместо того, чтобы следить за работой смесителя, подмазывала глазки, марафет наводила. Это было после помолвки и уже был назначен день свадьбы. Я даже подумал, что Ирена откажет ему. Но она не из тех, кто сворачивает с пути, такие идут напролом. Молча проглотила обиду. Стояновского в коллективе не любили. Хотя для хороших работников он готов был все сделать, давал им возможность хорошо заработать.
— Не припомните, не было ли у него с кем-нибудь серьезного конфликта?
— Было дело. Например, с мастером Валентовским. Произошло это уже после женитьбы. Сцепились из-за какой-то мелочи. Валентовский хороший работник, но больно остер на язык, как-то раз он не выполнил указаний Зигмунта и сказал, что я распорядился не делать, мной прикрылся, вспылил, сказал Зигмунту, что лучше было бы обоим «зятьям» вопрос между собой согласовать и уж потом предъявлять претензии. Стояновский немедленно отстранил его от занимаемой должности и потребовал уволить с работы. Зигмунт был не прав, а Валентовский грозил расправиться с ним.
— Так же, как и вы, — заключил поручик.
— Так же, как и я, — подтвердил Ковальский. — Только мои угрозы вряд ли кто-нибудь принимал всерьез. А угрозы Валентовского не так уж безобидны, как-никак он с Бродня, с Аннополя, а там люди слов на ветер не бросают. Да и родственники Ирены тоже грозились, возмущались, что Зигмунт нос задирает, знать их не хочет. Им ничего не стоило помочь Ирене получить столь желаемый развод. Вы спросите участкового, какая молва об Урбаняках на Таргувеке.
— Зигмунт Стояновский был убит во вторник, четырнадцатого сентября, около семи часов вечера. Что вы в этот день делали?
— Дневника не веду, — отрезал Ковальский.
— Я вас все же попрошу вспомнить, что вы делали в тот день?
— Как обычно, был на работе.
— Когда ушли?
— Около пяти, в этот день заканчивал проект.
— А потом?
— Договорился встретиться в шесть часов в кафе с дамой.
— С кем и где?
— В кафе «Новый Свят». А имя дамы мне не хотелось бы называть. Мы с ней вместе работаем. Условились поужинать, а потом пойти к ней. Она буквально на минуту забежала в кафе, сказала, что не может, так как неожиданно в Варшаву приехала ее кузина, она спешит домой. Встреча не состоялась, и я отправился в Кино.
— В какое? Из вас приходится вытягивать каждое слово.
— В «Скарпу». На вторую серию «Крестного отца».
— Один?
— Да, один.
— В кино никого из знакомых не встретили?
— Нет.
— Никто из билетеров вас там не знает?
— Нет. В это кино я почти не хожу. Зашел, так как оно ближе всего от «Нового Свята».
— Значит, алиби у вас нет. Быть может, хоть билет остался?
— Нет, я его выбросил, выходя из кино.
— Тем хуже для вас.
— Если бы я знал, что меня будут подозревать в убийстве, то тогда бы пошел в кино с двумя свидетелями и, пожалуй, прихватил бы нотариуса. Еще раз заявляю вам, я не убивал Стояновского.
— А я еще раз повторяю, что никто вас не обвиняет в убийстве. Вы даете показания как свидетель. Но поскольку у вас нет алиби, ваша невиновность в какой-то степени берется под сомнение.