— Да, бобы какао растут не на ветвях.
Какао не образует никаких правильных плантаций. Деревья растут сами по себе и требуют самого минимального ухода. Одно только — они не терпят прямого солнечного света, а потому должны прятаться в тени больших деревьев.
Удивительная это вещь — путешествие растений.
Иногда мне кажется, что Колумб не привозил из Америки картофеля. Какой уж он американский — картофель. Илье Муромцу куда сподручнее съесть тарелку горячей картошки, чем американскому индейцу. Я знаю, что не прав, — на самом деле картошка у нас, хоть и давнишняя, а все-таки гостья Но так уж бывает, что растениям порой приходится объехать с подземного шара, пока они обретут свою настоящую родину. Как будто господь бог, создавая мир, недосмотрел и закинул семена некоторых растений не по назначению. Людям пришлось исправлять его ошибки.
Меньше чем сто лет назад один житель Золотого Берега, который работал на островах Фернандо По, привез в Гану семена какао. Выросли первые деревья. Какао прижилось в стране. И теперь, когда говорят «какао», — вспоминается Гана, крупнейший поставщик этой культуры. Англичане всеми мерами способствовали разведению какао — как-никак это был один из основных источников долларовых поступлений в английскую казну (львиная доля ганского какао потреблялась в США).
Теперь, когда в Гане существует центральное управление по сбыту какао, «коричневое золото» стало источником валюты для государства. Какао идет и в Англию, и в Америку, и к нам, в Советский Союз. А в обмен на него Гана получает машины, оборудование и другие товары. Как уже говорилось, какао составляет больше половины ганского экспорта, от цен на него зависит очень многое — и благосостояние производителей его (а в Гане это чуть ли не половина населения) и финансовое положение страны.
Какао до сих пор вывозится в необработанном виде. Бобами. Шоколад в Гане английский или швейцарский. и стоит он дороже, чем в Англии или Швейцарии. Была в Гане построена одна фабрика по обработке какао-бобов, но и она законсервирована — не выдержала конкуренции с европейскими фирмами.
А машина идет дальше. Мы уже присмотрелись к какаовым деревьям, и глаза ищут чего-нибудь нового.
И находят.
Лес расступается, и по обе стороны дороги открывается лунный пейзаж. Густо и однообразно, до самых холмов на горизонте, земля покрыта кратерами и цирками. Сходство так поразительно, что не веришь глазам. Сквозь туман пробиваются мелкие капли утреннего дождика.
Почти все кратеры пусты. Только подальше, метрах в двухстах от дороги, копаются в них полуголые люди.
— Здесь алмазные прииски, — как всегда вовремя приходит на помощь Энгманн.
Никто из нас не представлял себе алмазные прииски в виде лунного пейзажа.
— Если не боитесь дождя…
— Конечно, не боимся.
Вблизи оказывается, что лунный пейзаж не так уж и лунен. Между кратерами и цирками вылезают пучки травы и отдельные кусты. На дне некоторых кратеров собралась вода — мутная, серая. Каждый такой кратер — шахта. Но глубиной она всего с полметра. Алмазы лежат у самой поверхности. Сходство с лунными цирками объясняется тем, что землю выкидывают во все стороны и она ложится валиком вокруг ямы.
Каждая яма имеет своего хозяина, своего промышленника. Вот один из них устроил перекур и сидит на краю своей «шахты». При виде гостей он поднимается. На лице ни тени улыбки. Он смотрит настороженно, словно мы можем что-то отнять.
Энгманн обращается к нему на языке тви. Тот не понимает.
— Нигериец, — объясняет Энгманн.
Из-за куста подходит еще один старатель. Ганец.
— Вы работаете на себя?
— Я-то нет, — отвечает ганец, — я на хозяина. А вот мой сосед (кивок в сторону хмурого нигерийца) — сам на себя.
— А где ваш хозяин?
— В городе, у него магазин.
Нигериец, докурив, возвращается к своей яме. Ганец не опешит.
— И много алмазов находите?
— Я меньше, он (опять кивок в сторону нигерийца) — больше.
Ганец достает из пузырька на поясе пару тусклых камешков, чуть больше песчинки каждый.
— Вот они, алмазы.
— А больше бывают?
— Бывают и большие.
— Надо ехать, — торопит Энгманн. — А то не успеем до темноты.
Мы прощаемся со старателями.
— С трудом верится, что алмазы лежат прямо так, под дерном у самой дороги.
— Крупным компаниям невыгодно разрабатывать такие месторождения. Поэтому они достаются старателям. По некоторым местам проходят уже второй раз. Когда-то выбрали камни, годные для огранки, теперь добирают мелочь, нужную в промышленности. Ведь сто лет назад технические алмазы никого не интересовали. Правительство сдает участки на этих приисках в аренду, — говорит Энгманн.
— И много желающих?
— Не знаю. Но посмотрите — несмотря на дождь, везде люди.
— И многие сами трудятся на своем участке?
— Сами работают обычно нигерийцы, которые приходят сюда на заработки. А ганец, если он набрал денег на лицензию, чаще нанимает рабочего или даже нескольких рабочих. А сам остается в городе.
— И сколько здесь зарабатывают?
— Нигерийцы обычно возвращаются через пару лет домой с деньгами. Они ведь день и ночь трудятся — дома семья осталась, надо скопить побольше. А если ты достаточно богат, чтобы купить лицензию да еще нанять рабочих, — с каждой лунки прибыли несколько меньше. Но только не думайте, что хозяин остается в накладе. Рабочий обязан сдать определенный минимум камней — уже это гарантирует хозяина от убытков. Сколько бы ты ни копался на собственном участке, все равно заработаешь меньше, чем тот, кто нанял людей и сидит в городе.
Севернее алмазы добывают по-другому, там крупные иностранные компании. Но нам туда не попасть. Они и ганцев не очень допускают на свою территорию. Там тоже государства в государстве.
КУМАСИ НОЧЬЮ
До Кумаси добрались глубокой ночью.
Весь вечер в темноте появлялись и снова таяли шахтерские поселки. Почти каждый из них — «лесное царство». Золото, бокситы, алмазы, марганец… И каждый раз дорога проходила по главной улице поселка. Мы не останавливались, но из машины видны рабочие, идущие из шахт. Рабочий класс Ганы. В них, усталых людях, не спеша идущих группами по обочине шоссе, таится неизбежная гибель «царств». Уже теперь в шахтерских поселках самые сильные в стране профсоюзы, здесь уже рушатся последние устои племенной рутины.
Пока еще рабочий класс Ганы малочислен. Шахты, несколько фабрик в Аккре и Такоради, лесоразработки… Но через пять лет он должен удвоиться. Тут уж ничего не поделаешь. Страна развивается, растет, и с ней вместе растет рабочий класс. Уже сейчас Гана, несмотря на всю свою отсталость, развита больше, чем любая другая страна Тропической Африки. Уже сейчас многие труженики организованы в профсоюзы, во главе совета которых стоит тридцатилетний Теттега.
Жалко, что нам не удалось познакомиться с ганскими шахтерами. Но в задачу группы посещение шахт не входило. Остановиться же по пути и попроситься визитерами не было никакого смысла — нам еще в Аккре рассказывали наши специалисты, каких трудов стоило устроить такое посещение. Компаниям приятнее вершить дела в уединении.
Итак, Кумаси.
Столица Ашанти открылась неровными скоплениями огней и мокрым асфальтом улиц.
Много ли рассмотришь в городе поздним вечером? Особенно если начисто незнаком с его дневным лицом, даже и не представляешь, чем он окажется завтра. Только почерпнутые из книг цифры да кое-какие сведения: «Кумаси — второй по величине город Ганы», или: «В Кумаси недавно открылся Университет имени Кваме Нкрумы», или: «В Кумаси самый большой в Гане госпиталь».
Смит уже заказал номера в гостинице. Хорошо, когда о тебе заботятся. В Гане с гостиницами очень и очень туго, даже в столице всего три современные гостиницы — это на город с почти полумиллионным населением. Номера надо заказывать за две недели вперед, а так как никогда нельзя знать твердо, когда ты вылетишь из Москвы, то прибыв в Гану, советские специалисты тратят первые дни на то, чтобы раздобыть комнату.