— Что это?
— Гири, — спокойно ответил мой знакомый, как будто все гири на свете такие. Но потом, насладившись моим недоумением, добавил:
— Ашантийские гирьки для взвешивания золотого песка. сейчас их уже не делают лаже в самых глухих деревнях. Правда, можно найти их в некоторых домах. Но новых никто теперь не делает… Правда, красиво?
Я согласился. Жаль, что мало кто знает об этих гирьках. Есть книги о масках Берега Слоновой Кости, о фигурах Бенина, но ашантийская бронза осталась как-то за пределами монографий и альбомов.
Бронза или фигуры из дерева — искусство традиционное, народное. Что же можно сказать о современном искусстве Ганы?
Оно еще мололо и часто несамостоятельно. Но, без сомнения, оно жизненно, реалистично. Художники Ганы пишут то, что они видят вокруг себя, так, как они это видят, и недостатки техники часто искупаются искренностью.
Картинная галерея Культурного центра в Кумаси умещается в одной большой комнате. Десятка два полотен на стенах. Это лесные деревни, сельские праздники, портреты крестьян и рыбаков.
Современное искусство Ганы понемногу завоевывает популярность в стране. Перед некоторыми зданиями стоят скульптуры ганских мастеров, портреты Кваме Нкрумы; работы молодого художника Рафаэля Джон Амоса вы можете увидеть на улицах Аккры.
Но все это первые шаги. Ганцы большие надежды возлагают на художественный факультет колледжа в Ачимото. Там учатся и будущие художники, и скульпторы, там же есть классы национального искусства, где молодежь под руководством старых мастеров овладевает искусством резьбы по дереву и бронзового литья.
Побродив по городу, мы вернулись в гостиницу. Решили хорошенько выспаться перед длинной дорогой. Нас обогнал «понтиак» модели последнего года. Он замер у входа, слегка покачиваясь. В его необъятных просторах затерялся Файорси.
— Какая приятная встреча. А я так боялся, что не придется увидеться до отъезда. Ну как, посмотрели город? Посмотрели? Очень хорошо.
После ужина мы с Маратом выбрались на широкую веранду гостиницы. Над столиком покачивались разноцветные лампочки. Темнота лавиной обрушилась на город. Сумерки в Гане длятся минут десять. И все. Ночь. Весь день солнце торчит прямо посреди неба, точно над головой, так что теней почти нет. А потом, к вечеру, вдруг обрывается с зенита и на глазах скатывается прямо вниз, к земле. Если сравнить с нашим солнцем, которое долго ползет над горизонтом, не решаясь уйти на покой, исчезновение тропического светила подобно вспышке молнии.
Город шумел внизу, и казалось, веранда плывет над ним. Спокойно и мирно.
Вдруг на веранду вошел, как всегда уверенно и быстро, подрядчик Файорси. Уже третий раз за день он изобразил искреннюю радость, граничащую с восторгом, при виде нас.
— Одну минутку, я присоединюсь к вам, — и он устремился к буфету.
Пока его не было, Марат сказал:
— Может быть, я не прав. Но с детства не люблю капиталистов, даже если они черные.
В общем, я думал так же. Представитель нового капитализма, национальный буржуа Черной Африки, не вызывал доверия. Но в любом случае он был интересен. С такими нам еще не приходилось сталкиваться в Гане. Файорси вернулся к столику. Сел.
Разговор некоторое время не вязался. Он вертелся вокруг тех мест, где мы побывали, погоды и жары. Потом, естественно, заговорили о Москве.
— А правда ли, — неожиданно спросил Файорси, — что в России никто не имеет ничего своего?
— Как так?
— Ну, ни дома, ни машины, ни вещей.
— Неправда.
— Но ведь вы получаете деньги только на еду и костюм?
— И это неправда.
Удивительно встречать людей, которые представляют нашу страну монстром из антисоветского памфлета. Казалось бы, в той же Гане можно прочесть в газете о достижениях Советского Союза, можно увидеть русских специалистов, побывать в кино, где идут наши кинофильмы, но все равно запомнившиеся с детства страшные сказки о «большевистской России» крепко сидят в голове. Правда, люди с такими окаменевшими представлениями встречаются теперь нечасто и заявления об «общем одеяле» характеризуют любознательность человека не с лучшей стороны (ведь вот Энгманн относится к Советскому Союзу с искренним уважением и много знает о нем), однако Файорси не одинок.
Подрядчик несколько разочарован нашим рассказом о действительном положении дел в Советском Союзе.
— Но все равно, что бы стал делать, например, я в вашей стране?
— Все, что вам по душе. Работали бы.
— Но если у меня высокие потребности! Если я стою больших денег. Если я умнее других и знаю это! Почему я должен отдавать свои силы государству? Оно ведь не оценит.
— Почему не оценит? Ведь государство — это вы сами.
— Хорошо. Возьмем Энгманна. Он неглупый парень, я с ним вместе учился. Я работаю сам на себя, а Энгманн — для народа. Вы приходите ко мне в гости, посмотрите мой дом. А потом зайдите к Энгманну. Да ведь он в хибаре живет по сравнению со мной. Но он говорит всякие слова о стране и о будущем. Да я, может быть, не меньше нужен стране. Кто бы построил все те дома и больницы, которые строю я? Кто бы организовал людей и все достал? Кто бы. как я, недосыпал и переутомлялся? Никто. А делать все это за те гроши, которые будет платить мне правительство, я не согласен. Пусть этим занимаются идеалисты.
Марат посмотрел на него, как будто увидел в первый раз. Все-таки ведь сидит с нами африканец, недавно угнетенный житель Ганы и гражданин ее.
— Простите а зачем столько денег?
Файорси ответил быстро, как будто ждал этого вопроса. Как будто не раз отвечал на него.
— Для детей. Для моих детишек. Я хочу, чтобы у них все было. Для них я работаю день и ночь. И можете мне поверить, что они ни в чем не нуждаются и нуждаться не будут. Их ждут лучшие школы и широкая дорога в жизни. Еще пять лет назад я не мог бы мечтать о такой карьере, которую делаю сейчас. Меня бы так далеко не пустили. Из-за цвета кожи. И дети мои вряд ли имели бы то будущее, что открыто перед ними сейчас. И я хочу воспользоваться временем. Я с вами буду говорить откровенно. Сейчас мы, национальные предприниматели, на хорошем счету у правительства, нас ценят. И я считаю себя лучшим для страны, чем любой белый. Кроме того, я окончил университет, я по специальности инженер, я энергичен, мне значительно легче делать дела, чем другим моим соотечественникам. Таких, как я, мало. Пока мало. Так к тому времени, когда у меня появится много сильных конкурентов, я хочу быть недосягаемым для них. А пока мне по пути с правительством, с Энгманном. Ведь ему я тоже нужен. Но их интересует электрификация и образование, а я. будучи сторонником и электрификации и образования, хочу делать на этом большие деньги. Не для себя, повторяю, для своих детей.
Файорси уже который раз говорил о своих детях. Наверно, пухленькие файорсята — милые дети. Но зачем он прикрывает ими свою длинную фигуру, как щитом? Файорси вздохнул и продолжал:
— Хорошо у вас. Вот вы рассказывали, как заботится правительство о ваших детях, о том, что вы не боитесь потерять работу и деньги. А если я сейчас остановлюсь, то меня задавят те, с кем я сегодня в самых лучших отношениях. Я ведь одинокий леопард. Энгманн — другое дело. Он выбрал путь наименьшего сопротивления. Конечно, в случае чего о нем позаботятся. Он не одинок — профсоюзы там, юные пионеры, партия… И все же он никогда не сможет достигнуть того, чего достиг и достигну я. Посмотрите в Болгатанге, какой я строю госпиталь. У меня инженеры из Европы. Встретимся там — значит, послезавтра, в восемь, — и все покажу. Вот и вы начнете строительство. К кому обратиться? Кто надежный, современный подрядчик? Файорси. У кого угодно спросите — скажут. Все вам построю. Я уверен, что, приехав домой, вы скажете своему правительству — Файорси все сделает как надо.
Пришлось объяснить Файорси, что Советский Союз, помогая странам Африки, не стремится к тому, чтобы частники наживались на советской помощи. В Гане существуют государственные организации. С правительством Ганы мы и будем договариваться.