Слово «цеце» связано с еще одним экзотическим словом: «сонная болезнь». Уже лечат тропическую лихорадку и малярию, борятся с чумой и холерой, но сонная болезнь все еще неподвластна врачам. Не только скот гибнет от нее — люди тоже не защищены от укусов.
До самого последнего времени борьба с цеце не приводила ни к каким положительным результатам. К отрицательным приводила. И вот как.
Если не изучить проблему со всех сторон, то при самых лучших намерениях ничего хорошего не получится.
Такое уже неоднократно случалось в истории. Завезли кроликов в Австралию — они стали национальным бедствием; уничтожают где-то хищников — разводятся вредные животные или больные животные, которых хищники, естественные санитары, в первую очередь уничтожают; истребляют воробьев, появляются вредители-насекомые. И так далее. Примерно то же случилось в Гане.
Еще до освобождения страны была создана служба по борьбе с мухой цеце. О том, что из этого получилось, свидетельствует журнал «Ганский фермер»: «Муха цеце, переносящая трипанозомы с диких животных на домашний скот, не может существовать без диких животных (догма). Посему уничтожьте диких животных, таким образом, будет уничтожена цеце и откроются огромные пастбища для домашнего скота… Работникам службы по борьбе с цеце было роздано оружие, и, несмотря на предостережения работников заповедников, зоологов и ботаников (и несмотря на недовольство местных жителей), началось массовое уничтожение диких животных… Избиение в основном коснулось жвачных животных, которые убегают, не сопротивляясь. Так как охотник спешит, он никогда не преследует раненых животных, они уходят далеко от районов первоначального обитания и подыхают в других местах, разнося трипанозомы. Хищники же, уничтожающие в первую очередь больных животных, избегают истребления неопытными охотниками. Антилопы исчезают, а львы и леопарды нападают на домашний скот и даже на людей…
Нигде это мероприятие не привело к уменьшению количества мух. Там, где уничтожены антилопы, жирафы и прочие крупные животные, цеце обращается к мышам, белкам, крысам, домашнему скоту и, наконец, к человеку».
Теперь, конечно, такой способ борьбы оставлен. Но он нанес крупный ущерб фауне Ганы, резко уменьшил количество диких животных в стране, подорвал работу заповедников.
Нам рассказывали в Аккре, что в Гане сейчас большие надежды возлагают на новый способ борьбы с вредными насекомыми, который с успехом начал применяться в Америке. Он состоит в том, чтобы разводить этих насекомых. Я не оговорился. Но все дело в том, что разводят только насекомых мужского пола, а потом облучают их, лишая тем самым способности к оплодотворению. И когда их выпускают в поле, то они, занимая место настоящих самцов, резко уменьшают количество оплодотворенных самок. Меньше выводится новых мух, и через несколько поколений вредные насекомые вымирают сами по себе. Способ парадоксальный, смелый и до того простой, что поначалу не верится в его эффективность. Хотя известно, что таким образом уже удалось отделаться от москитов во Флориде.
Есть и другие пути. Например, вывести породу скота, обладающую иммунитетом к укусам мухи. Найти новые пастбища, освоить новые скотоводческие районы. Над всем этим сейчас работают ганские специалисты. Работают и животноводы, приехавшие из Советского Союза. Впереди еще годы труда. Но придет время, когда будет в Гане свое молоко..
Городок. Такой же, как и десяток других, что мы проехали за день. Лишь несколько шумнее. Больше лавок, больше людей на улице, больше машин.
С холма видна Вольта. К ней подбегает шоссе и упирается в зеленую воду. Моста нет — паром. Через Вольту в Гане всего один мост. И тот находится недалеко от моря, на востоке. А если надо проехать из Южной Ганы в Северную, пользуются паромом. С каждым годом движение на дорогах все сильнее, и паромы, хоть и вмещают десяток машин за раз, не справляются с работой.
Менса идет к будке, где регистрируются все проезжающие через реку и платят за перевоз. Нам, правда, платить не надо — мы едем на машине правительственного гаража, но отметиться придется.
Мы спускаемся к реке вдоль очереди машин. Интересно, кто едет на север. Перед нами, уткнувшись один в другой, два грузовичка мамми-лорри, потом полицейский «джип», «фольксваген» — два туриста в замызганных шортах и с многочисленными камерами, два грузовика с цементом, старый «моррис», в котором поместилась многочисленная семья какого-то ганского чиновника, еще мамми-лорри, бульдозер, грузовик с бананами… Мы на одной из самых главных магистралей страны.
— Пойдемте выпьем чего-нибудь холодного, — подходит Менса.
МЕНСА
Мекса понемногу оживляется. Он пропел уже все псалмы, чист перед богом и теперь интересуется нами. Ему приходилось ездить с русскими специалистами, с сельскохозяйственниками, и у «его свое собственное, очень благоприятное мнение о русских.
— Я ничего не чувствую с русскими, — рассуждает он, не отрывая глаз от дороги впереди, — Вот я сталкивался с англичанами. Много сталкивался. И все время чувствовал, что я не такой. И даже сейчас, когда англичане делают вид, что я такой же, я знаю, что я все равно не такой. А с русскими я не чувствую. Они не делают вида, что я такой же, как они. Русские знают, что я такой же.
Путь дальний, дорога прямая, и за несколько часов ее мы немало узнаем о Менсе. Потом мы не раз еще беседовали с ним и в Тамале и в Болгатанге. В общем, мы познакомились с этим интересным человеком. Менса — очень современный африканец, его не переместить в другое время. Он один из тех, на которых опирается Народная партия Конвента Ганы.
Менса много где побывал, многое повидал, но остался ганцем. Я говорю это потому, что все-таки не раз приходилось встречать ганцев, которые, поездив по разным странам, получив образование в Англии, потеряли национальные черты. Причем потеряли с готовностью. С самого отъезда (а иногда и вовсе не уезжая из страны) они задавались целью стать как европейцы. В результате не становились таковыми, а национальные ганские черты теряли. Это характерно не только для Ганы, но и для других бывших колоний. Таким людям англичане не ставили никаких преград. Наоборот, в интересах колонизаторов было создавать подобные компрадорские прослойки. Перебежчикам давали на откуп те местечки, которые специально берегли для «туземцев». До сих пор в Индии и Бирме с недоверием и часто с презрением относятся к людям, которых называют Ай Си Эс — индиан сивил сэрвис. Это те индийцы или бирманцы, которые, обангличанившись, получали за это в несколько раз больше денег и благ, чем любой другой индиец или бирманец, будь он даже семи пядей во лбу.
Сейчас таких людей становится все меньше и меньше. Ведь теперь такой камуфляж не приносит выгоды.
Но Менса, повидавший куда больше многих европеизированных соотечественников, остался прежним человеком. Он не отталкивал от себя увиденное, не закрывал глаз, но не перестал быть ганцем до мозга костей.
Вот и сейчас он вспоминает о том, как воевал в Бирме с японцами, а с итальянцами в Ливии…
— …Сколько я в армии был? Восемь лет. В западноафриканском полку. И никто не скажет, что мы плохо воевали. Я к концу войны стал сержантом. Мог бы стать и офицером, если бы не был черным. У меня несколько медалей. Я их не надеваю после демонстрации у дворца губернатора. Зачем носить английские медали? Ведь мы думали, что не зря воевали с фашистами. И вдруг в нас стреляют те, с кем в Бирме мы были рядом…
Менса вспомнил первые послевоенные годы. Тогда вернулись с фронтов солдаты, вернулись новыми людьми. За годы войны они поняли, что в бою совсем неважен цвет кожи и что черный солдат бывает ближе белому, чем белый же офицер. Солдаты узнали, что воюют с фашизмом, воюют за светлое будущее всех людей. Они узнали, что есть на земле много стран и есть одна, которую называют — Советский Союз.