Они пришли домой с полной уверенностью в близости перемен. Разве не за это они сражались? И вдруг оказалось, что англичане, сидящие в контоpax и управлениях, англичане, присылающие приказы и распоряжения из Лондона, не поняли изменений, происшедших в Африке. Ведь дело было не только в солдатах, вернувшихся с фронта. И рабочие в порту и на приисках, и крестьяне, и студенты, и учителя тоже многое поняли за последние годы.
— Какая может быть независимость? Вам до нее ра-сти и расти, — рассуждали англичане.
Как будто независимость выдается к совершеннолетию словно конфетка за хорошее поведение.
Но уже организуются первые национальные партии, первые забастовки охватывают порты и фабрики. Популярный молодой трибун Кваме Нкрума выступает с требованием независимости. Теперь уже не так просто сказать африканцам — ша! Они не слушают. Они все больше разбираются в действительном положении. Происходят совершенно непонятные английскому чиновнику вещи. Когда арестовывают Нкруму за его журналистскую деятельность, направленную на освобождение страны, мамми, базарные торговки, которым, казалось бы, плевать на политику, собирают триста фунтов стерлингов залога за арестованного.
И вот в те дни 1948 года и происходят трагические события, после которых Менса перестал носить свои медали.
— Мы собрались тогда, — говорит Менса. — все ветераны, и решили пойти к губернаторскому дворцу. Мы просили повысить нам пенсии. Мы хотели говорить не только о пенсиях, но и о свободе. Мы шли без оружия. Пришли к тому месту, где теперь стоит Арка Независимости. Там нас встретили солдаты с ружьями. Я помню того лейтенанта, который командовал ими. Его потом судили и оправдали. Лейтенант приказал стрелять. И они стреляли. И убили моего друга. Его не убили итальянцы, его не убили японцы. А англичане, с которыми рядом он прошел всю войну, убили. У него тоже были медали за защиту Англии… Мы вынесли его тело… Теперь говорят, что англичане дали нам независимость. Еще бы они не дали! Ведь мы не разучились стрелять.
Это уже история. Об этом пишут книги. И демонстрации, и о начале восстания, и о том, как были арестованы тогда все руководители освободительного движения во главе с Нкрумой. И нами это всегда воспринималось как история. Но тут мы почувствовали. что она близка и жива, что история совсем не история, а часть жизни человека, который сидит рядом с нами, за рулем.
И через несколько месяцев после расстрела демонстрации, когда прошли выборы в парламент, в первый ганский парламент, еще не имевший реальной власти, первыми депутатами его стали именно те лидеры движения, что сидели в тюрьмах. Депутатов в тюрьме держать нельзя. Тем более что один из заключенных станет премьер-министром страны. Англичане были вынуждены выпустить на свободу Нкруму и его товарищей, и те пришли на заседание парламента в тюремных колпаках. На колпаках были буквы, первые буквы слов «выпускники тюрьмы». Новые депутаты парламента гордились своим тюремным образованием.
Среди тех, кто выбрал их в парламент, среди тех, кто вступил в те дни в партию, был и ветеран Менса, который стал одним из надежнейших и вернейших членов партии.
— У нас есть вождь, — говорит он. — Настоящий вождь Африки — осаджефо — президент Нкрума. И если он скажет мне — пройди пешком отсюда до Аккры, я пройду. Я знаю — если он сказал, значит, так нужно для Ганы, для Африки.
Менса говорит спокойно, размеренно, только пальцы чуть сильнее сжали баранку. Он пройдет.
Нам опять вспомнился приезд в Аккру английской королевы. Королеву встречали вежливо, но сдержанно. Только вожди племен выбивались из сил, чтобы достойно принять «товарища по оружию». Королева разъезжала по стране в «ролс-ройсе» с подсветкой, чтобы ее лицо можно было разглядеть в любое время дня и ночи. Королеве, наверное, было жарко, она уставала, но продолжала улыбаться обаятельной королевской улыбкой.
Торжественный парад был устроен у Арки Независимости, точно на том месте, где за несколько лет до этого королевские солдаты расстреляли демонстрацию ветеранов. Интересно, знала ли она об этом? Наверно, знала. Но дипломатия превыше всего. И королева улыбалась.
Впрочем, есть предел и королевскому терпению. После посещения Ганы и других африканских стран королева отправилась домой, — хотя программа визитов не была исчерпана. В Танганьику на празднества по случаю провозглашения независимости страны принцу Филиппу пришлось отправиться в одиночестве.
Королева Великобритании еще ни разу не присутствовала на подобных торжествах. Это выше ее сил. Не так легко наблюдать, как рушится колониальная держава, которую по крохам и по ломтям собирали деловитые предки.
О ЗДОРОВЬЕ
Мы уже час стоим в тени невероятных размеров баобаба. В деревне сегодня ярмарка, и каждый из (пассажиров нашей машины находит себе что-нибудь интересное. Мы с Маратом обзавелись опахалами и кувшинами из тыквы с выжженным на них узором. Володя Орлов обнаружил нигерийца, торгующего всякой мелочью, и скупил у изумленного купца весь запас спичек. Торговец не знает, что у Орлова наказ от малолетних московских родственников привезти редкие спичечные этикетки. А у нигерийца этикетки нигерийские. Антонов купил изумительной красоты покрывало, белое, с черным и красным узором. Но больше всех приобрел на ярмарке Менса. Багажник завален могучими клубнями ямса, который здесь, на севере, крупнее и дешевле, чем на юге. Ямс и кассава — основная пища ганцев. Клубни, похожие на сахарную свеклу, перемалывают в муку, из которой можно готовить все, что душе угодно. Правда, в ямсе содержится много синильной кислоты и его надо вымачивать, чтобы не отравиться. Еще Менса купил трость. И не простую трость, а из тех, что положено носить старейшинам. В общем, все довольны.
А ярмарка кипит. Еще не жарко, утро. Рядами сидят на земле знакомые нам мамми с ребятишками за спиной. Те же банки консервов, те же кубики сахара и открытые пачки сигарет, нитки и куски материи. Это рынок для тех, у кого мало денег. Под навесами сидят торговцы побогаче — они же портные. Крутится швейная мащина, сшивая узкие полосы местных тканей. Висят на распялках ветхие плащи и костюмы. А дальше хребты и холмы бананов, орехов, привезенный с юга ананас, папайя…
— Ну что, поехали дальше?
Еще часа два ехать до Болгатанги, самой северной точки нашего пути. Мы живем последние дни в Тамале, центре Северной области, откуда и ездим в другие места.
Гана невелика, но до чего разнообразна она! До чего быстро меняются пейзажи! Километров сто с небольшим от Тамале до Болгатанги, а уже другая страна.
Равнина вокруг Тамале плоская, как стол. И покрыта саванным лесом. Деревья уже невысоки, и узловатые стволы их изогнуты резким климатом тех мест. Они стоят довольно густо, лес просматривается только метров на сто вглубь. Деревни там встречаются не часто, они сравнительно велики — несколько десятков домов, порой глинобитная мечеть, похожая на термитник-переросток. Сам город Тамале, окруженный широким кольцом круглых хижин, довольно большой город для тех мест — асфальтированные улицы, кинотеатры и отделения аккринских универмагов.
А подъезжаешь к Болгатанге, к северной границе, и все меняется. Саванна уже больше похожа на степь, чем на лес. Отдельные деревья или купы их разбросаны по склонам невысоких холмов, что становятся все круче и выше, чем ближе к границе. Деревни исчезли. Зато в беспорядке раскиданы по степи группы хижин, по пять, семь, окруженные общим забором, — там живет одна большая семья. Хижины разукрашены геометрическими узорами — здесь уже другие племена. Климат еще резче, чем в Тамале. Ночью прохладно, днем печет, сухость воздуха такая, что через минуту после того, как напился, тянет пить снова и снова, трескаются губы и чувствуешь, какая сухая у тебя кожа, особенно когда едешь со скоростью километров сто — как будто находишься в мощной сушилке.