Где-то в этих широтах, только западнее, наши летчики, которые работают на вертолете, подаренном Советским правительством Гане, видели стадо диких слонов.
Нам слонов увидать не пришлось. Зато вчера, в Тамале, мы были на станции водоснабжения, и там произошла необыкновенная встреча с одним из представителей ганской фауны.
Инженер станции провел нас к резервуару — круглому пруду, метров триста в диаметре. Вода туда поступает из Черной Вольты во время дождей, и оттуда ее забирают в сухой период, когда с водой на севере очень туго. Мы стояли на крутом склоне дамбы, облицованном крупным булыжником, и Орлов заметил, как по поверхности воды медленно ползут черные точки.
— Что это?
— Крокодилы.
— В резервуаре?
— Да. Это самая главная загадка, с которой мне тут пришлось столкнуться. Резервуар существует лишь несколько лет. Воду в него напустили по трубам с фильтрами из Вольты, до которой тридцать миль. Ближе ни одного водоема нет, сухая саванна. В общем, появиться им неоткуда. А живет их, мы подсчитали, уже больше сотни в пруду. Загадка.
Инженер развел руками.
Черные точки крокодильих глаз пропали. Тихий резервуар. Трубы.
— А как вы с ними боретесь?
— Никак не боремся. Они нам не мешают. Сквозь фильтр крокодилу не пройти. А так он ничем не отличается для нас от рыбы. Ведь рыба может жить в водоеме, откуда забирают воду?
— Может.
— Ну вот. На качестве воды крокодилы не отражаются. Могу показать результаты анализов. Вот будете дальше на севере, увидите в Навронго пруд со священными крокодилами. Они там покрупнее. Но плохо себя ведут. Не читали на той неделе газету? Они утопили жреца, который их кормил. Да, да, утащили в воду, и жрец захлебнулся. Удивительная неблагодарность.
Впереди наметилось скопление хижин. Болгатанга. Там нас ждет подрядчик Файорси, чтобы показать, как трудятся предприниматели.
Но мы сначала едем в Строительное управление.
Обширный двор завален мешками с цементом, досками, арматурой. Мы видели много строительных управлений в Гане, побывали во многих городах, но нигде так, как в Болгатанге, не чувствуется кипение стройки. Несколько лет назад Болгатанга была большой деревней. А теперь, куда ни посмотришь, леса, бульдозеры, белые стены новых домов. Если южнее, к примеру, тот же Тамале — уже сложившийся город, с улицами и домами, построенными лет хотя бы двадцать назад, то в Болгатанге все новое, все строится.
Начальник управления, маленький цейлонец, приехавший по контракту, очень соответствует духу города. Он молод, подвижен и деятелен. Он не скрывает гордости человека, имеющего непосредственное отношение к рождению новой столицы севера. Его кабинет похож на боевой штаб. Звонят телефоны («Станция, дайте мне Геологическое управление!», «Станция, сколько раз просить ветеринара!»), вбегают прорабы и механики. Во время разговора с нами цейлонец поминутно извиняется, вскакивает и исчезает в соседней комнате, где идет какое-то совещание.
— Да, мне звонил Смит из Такоради, что вы приедете. Я вам все покажу, у нас есть, что показать Конечно, для вас это мелко и неинтересно…
Он останавливается. Ему хочется, чтобы его разуверили. Мы горячо разуверяем. Нам в самом деле интересно. И не из-за масштабов строительства. В той же Гане есть стройки и покрупнее, но ведь мы сейчас Находимся на крайнем севере Ганы, в местах «диких и весьма отдаленных». Вот он, почти что центр Африки.
Цейлонец встает из-за стола и ведет нас мимо молодых чертежников вниз, минуя склады, туда, где мерно крутятся бетономешалки и ручные станки выплевывают цементные блоки.
Мы не посмотрели на священных крокодилов в Навронго, не хватило времени. Зато мы видели строительство жилого района, госпиталя, училища, знакомились с инженерами и рабочими и спорили над чертежами, разложив на сухой траве потрепанные синьки.
Именно во время одного из споров (Антонов — сторонник плоских крыш и сборного железобетона, а прораб на постройке общежития для медицинского училища более консервативен) Марат вдруг обернулся ко мне и спросил:
— Мы ведь сейчас на стройке Файорси?
— Точно.
— И он нас здесь должен был ждать?
— Да… Скажите, а Файорси сегодня не был здесь? — это уже к прорабу.
— Нет.
— Видишь, обманул все-таки.
— Но, может, что-нибудь с машиной случилось.
— Вряд ли. Помнишь, он, как узнал, что подряд мы ему обеспечить не сможем, немедленно к нам охладел.
Мы продолжали осмотр без Файорси. В конце концов он был только подрядчик, а стройка — государственная и для государства. И люди, которые нас окружали, были куда больше похожи на нашего друга Энгманна, чем на энергичного Файорси, с его деньгами и большим домом.
— Посмотрите, — сказал цейлонец, когда мы подъезжали к месту строительства больницы, — как мы много строим их сейчас. Вы, наверно, обратили внимание на новые поликлиники и госпитали?
Да, мы, разумеется, обратили внимание. И причем обратили даже больше, чем полагалось бы по нашей строительной специальности, — из интереса к Гане вообще.
Перед отъездом из Москвы вы приходите в высокий новый дом в переулке у Проспекта Мира. Там эпидемиологическая станция.
— Вы давно прививали оспу? Засучите рукав, застрахуем вас от желтой лихорадки. Вот таблетки, по две каждые три дня, начинайте за неделю до отъезда. Это от тропической малярии.
И начинаешь готовиться к худшему.
— Про муху цеце знаешь? — спрашивают доброжелательные приятели.
— Про тропических блох у Грэма Грина читал? Мазь от москитов будешь доставать?..
И опять же, стоит вспомнить историю…
О самих африканцах, о проценте смертности среди них сто или двести лет назад ничего не было известно. Зато загляните в отчеты комендантов крепостей, построенных на Золотом Берегу.
1824 год. От болезней вымерло триста из шестисот человек гарнизона. За 1700–1750 годы из двадцати четырех датских губернаторов двадцать умерло от болезней.
Никогда не было на Золотом Берегу больших поселений европейских колонистов. Климат и миазмы (частое слово в отчетах тех времен) уничтожали европейцев быстро и беспощадно.
Ну а африканцы, ганцы? Никто не подсчитывал, никто не интересовался, как и отчего они умирали. Правда, в скупых отчетах о войнах можно прочесть: «И тогда вождь ашанти приказал своей армии отступить. Эпидемия оспы уничтожила половину его воинов».
Конечно, сейчас не восемнадцатый век и большинство болезней побеждено медициной. Прививки делают свое дело. От малярии, лихорадки, оспы можно теперь защищаться.
Я говорю о болезнях не потому, что хочу кого-нибудь попугать или похвастаться тем, что прошел огонь и воду. В конце концов от них можно скрыться за барьером сывороток, таблеток и чистоты. Но ведь у себя дома мы привыкли есть и пить, что хотим и где хотим, — мы привыкли к чистоте нашей жизни и не замечаем ее.
Мы относимся с уважением, хотя и без любви, к микробам, за что они, по-видимому, относятся с уважением к нам.
Другое дело в Гане, стране, рвущейся из средневековья со всеми его бедами. Молодому государству достались в наследство грязь, нищета и полное отсутствие больниц и врачей. И я говорю о болезнях, чтобы показать, как трудно ганскому правительству догнать страны Европы, сделать то, что для них — уже давно пройденный этап. Причем сделать все это быстро, имея в добавление к знакомым нам бедам целый ряд эндемических болезней, с которыми не привыкла обращаться европейская медицина. Это и сонная болезнь, о которой говорилось раньше, и амебная дизентерия, и речная слепота, и местные разновидности энцефалита и т. д.
До сих пор в стране еще очень высока детская смертность, низка продолжительность жизни.
Мы едем по саванне. Невысокие баобабы, термитники, обгорелая черная трава. И вдруг белые корпуса недалеко от дороги.
— Что это?
— Новый госпиталь.