Глава украл и уничтожил очень многое, в том числе и множество жизней. Уэсли просто стоял и смотрел, как это происходит. Время от времени он даже помогал Эшвуду. Но сейчас речь шла о родном доме Уэсли – единственном доме, который у него остался. Он был готов отдать за этот дом и деньги, и магию, и остатки человечности.
Иногда Уэсли казалось, что он не просто родился в Крейдже, а создан из этого города. Лучшие и худшие части родного места приняли форму человека – и этим человеком являлся он сам.
Уэсли ни за что не позволил бы Эшвуду отобрать у него все. Юноша не допустил бы, чтобы тирания старика растоптала этот город.
– Полагаю, во мне проснулось человеколюбие, – произнес Уэсли. Краузе сухо рассмеялся:
– Когда Эшвуда не станет, необходимость в смотрящих отпадет. Вы сами роете себе яму.
Эта мысль уже посещала голову Уэсли.
Дуайенна Шульце хотела изгнать черную магию из Усхании. Она желала убрать Данте Эшвуда не меньше, чем этого хотел сам Уэсли. Но всегда существовал шанс, что правительница пойдет дальше первоначальной цели.
Сейчас она воюет с черной магией. Но что, если завтра Шульце обратится против всей магии вообще?
Шульце вселяла в сознание людей легкую паранойю: сомнения в том, какая магия правильная, а какая может считаться неправильной. Да, дуайенна сделала улицы более безопасными и тем самым завоевала некое доверие. Это заставляло Уэсли беспокоиться: а что, если она в конечном итоге желает превратить Усханию в какое-нибудь научное государство – наподобие Навстрио, где магию отвергли в пользу науки и техники? Парень явно не захочет жить в таком мире.
Уэсли сунул руки в карманы – в знак того, что следующее его предложение не следует скреплять рукопожатием. Оно не подлежало торгу. Существовал единственный способ надежно защитить Крейдже и сохранить его таким же полным чудес, каким он был сейчас.
«Ты, как обычно, умен, мой мальчик», – проворковал призрачный голос.
– Я хочу, чтобы вы дали слово, – произнес Уэсли, – что когда я свергну Эшвуда, я стану Главой.
Тавия, сидящая рядом с ним, замерла. Уэсли заставил себя не смотреть на нее.
– Зачем нам менять одного мошенника на другого? – поинтересовался Краузе.
– Я – меньшее зло. – Уэсли пожал плечами. – И я хочу обсудить условия для создания городов, свободных от темной магии. Я ослаблю свою хватку, если Шульце ослабит воинственный пыл и сочтет кое-какую магию законной в нашей стране. Она может сыграть в эту игру, как делают другие дуайены, и притвориться, будто ничего не было.
Краузе с протяжным вздохом откинулся на спинку стула.
Уэсли требовалась только свобода действий. Чтобы у него на хвосте не висели миростражники; чтобы парню не грозило постоянное преследование со стороны закона за все, что произошло с тех пор, как он встал на этот путь. Только некоторые поставки и то, что поможет Уэсли разорвать порочный круг, прежде чем зелье Главы хлынет на улицы и превратит их в пепел.
Краузе, похоже, размышлял над этим. Однако, насколько знал Уэсли, у официальных властей не хватало ни хитрости, ни связей для того, чтобы низвергнуть Эшвуда. Политики не были подготовлены к тому злу, которое ожидало их впереди – как бы они ни бравировали, пытаясь убедить его в обратном.
А вот Уэсли был готов.
Он знал Эшвуда. Знал весь потенциал нынешнего Главы. Это давало Уэсли исключительную возможность положить всему конец.
– Хорошо, мистер Торнтон Уолкотт. – Краузе подался вперед и облокотился на стол, сплетя пальцы. – Я поговорю с дуайенной Шульце и посмотрю, сумею ли убедить ее подписать это маленькое соглашение. Однако поставлять армию смотрящему мы не намерены. Это переросло бы в политический кошмар – особенно в том случае, если мы проиграем или если вы предадите нас и каким-либо образом поработите наших солдат. Все должно оставаться в строгой тайне. Только ваши люди, только ваши действия.
Уэсли кивнул:
– Несомненно.
– Тогда, если мы обсудили наши намерения и цели, полагаю, дело решено, – подытожил Краузе. – Вы убиваете Данте Эшвуда и прекращаете распространение его новой магии, а мы позволяем вам занять его место.
Он протянул ладонь. Уэсли молча пожал ее с ленивой улыбкой. Смотрящий чувствовал, как девушка-призрак в его голове с нетерпением и восторгом глядит в будущее.