– Ты что, так процветаешь, что лишние деньги не нужны?
– Деньги всегда нужны, да кто вас знает…
Голос из-за забора был почти без интонаций. Какой-то усталый. Словно человеку просто хочется вздремнуть, а ему мешают. И ничего, кроме сна, человеку не нужно, только оставьте его в покое.
– Я один, – сказал Сварог. – Просто привычка у меня такая – говорить во множественном числе. Я один да два коня – это ведь число множественное…
– Ехал бы ты себе.
– Ворота выломаю, – сказал Сварог.
В душе Сварога стал поневоле закипать гнев. Он здесь мокнет под дождем, а тому, за забором, и дела нет. А еще больше Сварога раззадоривало встречное равнодушие, словно дело происходит в родимой постсоветской державе и равнодушный ко всему, кроме мзды, гостиничный швейцар брезгливо тычет пальцем в табличку «Мест нет».
– Ехал бы ты себе.
Сварог не собирался коротать ночь под ливнем.
– Слушай, старый пень, – сказал он возможно убедительнее. – Я еду в Фиортен, сбился с дороги…
Сварог со злостью стер с лица дождевые капли. Бесполезно: через мгновение лицо опять станет мокрым. Струйки дождевой воды затекали за воротник и докатывались чуть ли не до пупка. Бр-р-р… Плащ был мокрым насквозь. Камзол был мокрым насквозь. И мокрая рубаха под камзолом липла к коже. К заднице липли штаны. В сапогах хлюпало. В мокрой сумке копошился мокрый домовой.
– Возвращайся к вывеске и поезжай дальше по дороге. На третьей развилке свернешь вправо, часика два скорой рысью – и будет тебе Фиортен, как на ладони. Только с перевала спуститься – и дома.
– Лошади устали.
– А ты – не спеша. – За воротами хихикнули. – Особо не гони.
– Ну ладно, я тебя долго уговаривал и честью просил, – сказал Сварог.
Он ударил, не особо размахиваясь. Лезвие легко пробило толстую доску, погрузившись в нее до обуха. За воротами шумно охнули. Значит, тот, за забором, неплохо видит в кромешной тьме. Оно и понятно – проживание в диких местах обостряет звериные инстинкты. Иначе не выжить.
– Вот теперь прикинь, старче, – сказал Сварог. – Много у меня времени уйдет на твои ворота или не особенно чтобы уж? Это я еще во вкус не вошел…
За воротами, судя по всему, молча смирялись с неизбежным.
– Ладно, – отозвался наконец хозяин. – Только ты мне и за забор заплатишь. Вон, насквозь прорубил.
– Да заплачу, – сказал Сварог. – Открывай.
Заскрипели несмазанные петли – тягуче, противно. Лошади шарахнулись. Слышно было, как хозяин пробежал по двору и закричал откуда-то сверху, наверное, с крыльца:
– Только лошадь сам в конюшню ставь! Толкай ворота!
Сварог толкнул створку, провел коней во двор, захлопнул ворота, осмотрелся в тусклом свете, падавшем сверху, из распахнутой двери. Ага, вот она, конюшня, в глубине двора. Старик стоит на высоком крыльце, готовый юркнуть внутрь, запереться и держать оборону в доме. И арбалет наготове держит, вояка долбаный. Ну что на него злиться – такая жизнь, такие места…
Сварог поплотнее прижал ногой створку и задвинул тяжелый брус, ухитрившись занозить ладонь. Провел лошадей в конюшню.
На размокшей земле копыта оставляли глубокие следы, тут же заполняющиеся водой. Наверное, Сварог крепко ошибся, приняв раструбы на башнях разрушенного замка за водосборники. Этот край оказался не сухим, а очень даже болотистым.
Слава Всевышнему, хоть за скрипучей дверью конюшни дождь не хлестал в лицо. В ноздри ударил душистый запах сена, под ногами хрустнула щепка. В дальнем углу просачивающиеся с крыши капли ритмично барабанили по чему-то железному. Темно было, хоть глаз выколи. И холодно до жути.
– Я их напою, накормлю. – Карах высунул голову из сумы. – Тут есть колодец.
– Только потише, смотри.
– Не нравится мне здесь, хозяин…
– Мне здесь нигде не нравится, откровенно говоря, – сказал Сварог. – Смотри-ка, а конюшня пустая, нет у него живности… Ну ладно, я пошел.
Он с размаху захлопнул за собой хлипкую дверь конюшни, взбежал по ступенькам, протиснулся в дверь мимо опустившего арбалет старика.
Скинул плащ, огляделся, не выпуская из рук топора.
Довольно большая комната ярко освещена четырьмя масляными лампами.
В глубине – жарко натопленная печь, черная дверца распахнута, и там колышется огонь. От кастрюль на плите вкусно пахнет. Около печи стоит пожилая хозяйка и настороженно смотрит на Сварога, засунув руки под передник по крестьянскому обычаю. За грубо сколоченным столом у окна двое мужчин немногим моложе хозяина отставили высокие глиняные кружки и таращатся столь же опасливо.
Сварог огляделся, повесил плащ на прибитые рядом с дверью потемневшие оленьи рога, поставил рядом топор, взглянул на хозяина. Тот кивнул на сидящих:
– Соседи, заехали вот да и припозднились, остались до утра…
– А что это у них в кружках, не пиво часом?
– Пиво. – Хозяин живенько пробежал в угол, к лежащей на козлах бочке, нацедил кружку. – Пиво старое, домашнее, покупного не держим…
Сварог подошел к печи. Глядя на ало-золотистое пламя, отхлебнул из кружки. Его прошиб легонький озноб – то ли озяб под дождем, несмотря на теплый плащ, то ли, что вероятнее, сказалось все пережитое. Он протянул свободную руку к огню, испытывая одновременно жуткое неудобство от облепившей тело мокрой одежды и щенячью радость от тепла. Да, тепло через руку расходилось по всему организму. И глоток пива здесь сыграл не последнюю роль. А от одежды, особенно от рукава, начал подниматься пар.
Сварог сделал еще один добрый глоток. На вкус пиво никак не походило на привычно жиденькое «Жигулевское». А в короткой небесной жизни его местного пива отведать не довелось. Там подобный «вульгарный» напиток был не в чести. Только один раз он пробовал нечто подобное – на Земле, баночное темное пиво с простым, но все равно запамятовал, ирландским названием, доставшееся как трофей после разгрома базы моджахедов. А ведь моджахедам Аллах не позволял пить пиво. Может, за то и наказал?..
– Значит, вот так вы здесь и живете… – не оборачиваясь, произнес он.
– Так и живем, – откликнулся хозяин. – Таверна захирела, по дороге почти никакого движения, разве что соседи заедут…
– Может, вам в комнату поесть принести? – предложила хозяйка. – Комнат много, поедите, поспите…
– А что, мысль, – сказал Сварог. Ему не хотелось сидеть с незнакомыми людьми, отвечать на их вопросы – очень уж устал. Он вяло повторил: – Это мысль. Несите-ка в комнату побольше еды и выпить тоже не забудьте…
И представил с удовольствием, как разденется догола, развесит одежду сушиться и заберется под теплое одеяло.
Пожалуй, он изрядно продрог. Так и колотит всего. Даже талисман промерз… талисман!
Талисман был ледяным.
Видимо, он все же вздрогнул, потому что хозяин сочувственно спросил:
– Уголек стрельнул?
– Уголек, – медленно сказал Сварог. – Прямо на руку…
Интересно, на чем это приехали соседи, если во дворе не видно повозки, а в конюшне не было лошадей?
Он произнес про себя заклинание. Только не торопиться…
Опустил левую руку в карман, набрал полную горсть серебряных монет и с маху швырнул через плечо в сторону сидящих за столом.
За спиной раздался дикий вопль, упал табурет. Тогда только Сварог обернулся, держа шаур наготове. И чуть не заорал сам – вместо хозяина с хозяйкой, вместо заезжих соседей были четыре чудища, клыкастых и когтистых, мохнатых, с собачьими носами, в нелепо сидящей людской одежде. В точности похожие на того, привезенного в императорский дворец по его душу.
Ямурлакские вампиры.
Они шипели, пятились к двери – между ними и Сварогом неодолимой преградой лежали серебряные монеты, и один из «соседей» неуклюже отставил левую лапу, курившуюся зеленоватым дымком.
Серебряная звездочка ударила «хозяину» в грудь, и взлетели клубы зеленого дыма, вампир навзничь рухнул на пол. Сварог давил на спуск, не отнимая пальца, поливая их дождем свистящей серебряной смерти. От нелюдского воя ломило уши. Твари гурьбой, мешая друг другу, пытались протиснуться в дверь. Но это удалось лишь одному, и выскочивший на крыльцо Сварог срезал его посреди двора. Оглянулся внутрь комнаты. Две твари лежали неподвижно, третий пытался ползти, и Сварог выпустил ему звездочку в затылок. Замер. Прислушался. В конюшне бились и ржали лошади.