О нет, нет, на нем нет даже рубашки! Она подавила потребность потереться о его запястье и рванулась прочь, тяжело дыша.
Дело было хуже, чем даже казалось поначалу. Каким-то образом они оба проспали побудку, и в шатре вовсю кипела жизнь, насколько она могла видеть сквозь простыню. Сир Аддам, например, уже оделся и занимался чисткой сапог.
— Сир Джейме, — Бриенна ринулась к Льву назад, обхватила его голову руками, приникая к уху, — просыпайся, только тихо. Все уже проснулись, быстро одевайся.
— Ммм.
— Джейме, немедленно вставай, утро.
— Ммм. Вернись в постель, женщина.
Он, наконец, открыл глаза и потянулся, рыча.
— Они нас увидят, — выдавила Бриенна. Рубашка сползала с плеча. Она сердито посмотрела на Джейме. Он закинул руки за голову, поднял бровь, нагло ухмыляясь.
У этого человека не было стыда. Никакого.
— Полагаю, худшее, что мы можем сделать — это суетиться, как долбанные септы, застуканные за каким-нибудь непотребством, — спокойно высказался Лев.
Бриенна поспорила бы с ним. Потом. Так что она выдернула Джейме из-под одеяла, лихорадочно принялась собирать разбросанные вещи — носки из-под подушки, штаны из-под матраса.
Джейме не сопротивлялся. Но и не помогал — даже когда она принялась натягивать на него свою собственную рубашку. Ее взмокшие пальцы соскальзывали с крючков.
Именно такими — ее в одной нижней рубашке, одевавшей полуобнаженного Джейме, на общей мятой постели, обнаружил зевающий сир Аддам Марбранд.
Не было ни шанса, что это может быть расценено иначе, чем выглядело.
*
Первое, что сделал Джейме, когда они оказались, наконец, разоблачены сиром Марбрандом — это сдернул простыню, отделявшую их койку от всего шатра, скомкал ее и отшвырнул прочь. Бриенна открыла лишь рот, тут же захлопнула его и сжала зубы. Джейме возвышался перед их крохотным ложем, вызывающе полуобнаженный, неулыбчивый и прямой: весь напряженные мышцы и гордый разворот плеч.
Что за молчаливый разговор свершился между двумя львами, Бриенна сказать не могла, но мгновения спустя сир Аддам чуть склонил голову, боком убираясь прочь:
— Миледи.
И медленно, едва не оступившись, Джейме вернулся в постель. Чуть обернулся, улыбаясь. Тартская Дева предпочла отмолчаться.
Что ж, это был не самый безумный способ доказать свою мужскую доблесть — для Ланнистера в особенности.
А с пристойной репутацией и правилами приличия Тартской Деве, видимо, в самом деле следовало попрощаться давным-давно.
Ночь двухсот какая-то
— В конце концов, к Зиме мы привыкли, — вздохнул Джейме, лениво поигрывая завязками ее рубашки. Бриенна хмуро поводила плечами. Следовало признать: она изрядно потеряла в весе. Пришлось дважды перешивать ворот. Иначе завязки впивались в шею и натирали кожу.
Джейме замечал такие вещи. Вот и сейчас его рука была у нее на затылке. Привычно рисуя круги и поглаживая. Она запрокинула голову, надеясь разглядеть его озорной взгляд. Озорства в нем ощутимо убавлялось день ото дня, но все же, вдвоем под мехами они снова были собой.
— Пора вставать, — Бриенна потянулась, уныло покосилась на воду в ведрах. Кое-где она покрывалась коркой льда. Пальцы ломило заранее при мысли об умывании.
— Кто-нибудь, скажите, что на кухне? — лениво протянул Джейме. Послышалась вялая ругань. Смилостивился Тенн Барн — он, по своей привычке, занял место у входа в шатер:
— Свекольный суп, ржаной хлеб и оленина.
— А у леди Мормонт?
— Свекольный суп, никакого хлеба, оленина.
— А у Карстарков…
— Джейме, — зашипела, одергивая его, Бриенна, — ты лорд-командующий Ланнистер. Ты не будешь ходить по кострам и побираться.
— Почему бы мне так не поступить?
— Что будет, если мы все так станем делать?
— Сытая армия? — предположительная интонация сопровождалась зловещей ухмылкой.
Бриенна вновь глянула на ведра с водой. Ей предстояло в любом случае озаботиться стиркой — и на Джейме тоже. При всем желании, одной рукой он справиться не мог бы, а сквайры были заняты более важными делами, вроде никогда не прекращающейся заготовки дров.
Мысль о скорой встрече с ледяной водой, обмылками и холодом заставила ее глубже закопаться в мех.
— Горячая девка ленится, — пробормотал Лев. Она толкнула его локтем:
— Ты принесешь нам еды.
— Я? Ты можешь ходить, разве нет?
— Я буду стирать сегодня. А ты принесешь нам еды. Сейчас. Сюда.
— Не помню, чтобы я нанимался таскать тебе припасы. Ты видишь на мне корзины? Открытый лоток с бубенчиками? Знаешь, почему нет?
— Ты. Принесешь…
— Потому что я не долбанный разносчик еды!
Бринна выдохнула. Наконец, сонливость была побеждена.
— Ладно, — она откинула одеяло и опустила ноги, — я пойду сама.
— Стой, э, вот так? — Джейме тоже приподнялся, показывая культёй на ее обнаженные ноги. Она пожала плечами:
— Ну не босиком, я сапоги надену. А что-то не так?
Она сделала шаг в сторону очага.
Семеро, это — на удивление — сработало. Джейме выскочил из койки со скоростью, которой она, кроме как в бою, не могла за ним припомнить. Мгновение спустя она была закрыта ото всех песцовым одеялом, а Джейме натягивал штаны.
— Ты — сиди, — рыкнул он на женщину, путаясь в рукавах, — я сейчас.
Уже у самого порога раздалось его рычание: кажется, он угрожал кому-то, чрезмерно пристально глядевшему в сторону леди Тарт. Бриенна удовлетворенно завернулась в мех.
У этого мужчины нет стыда. Ему плевать на правила приличия, честь и достоинство — за редким исключением.
Ощущать себя исключительной было в кои-то веки приятно.
========== Слова, слова ==========
Комментарий к Слова, слова
Мне очень нравится идея (в хэдканоне “Легкого дыхания” она легко прослеживается), что из-за дислексии и проблем с травмами детства у Джейме наличествуют некоторые значительные нарушения в причинно-следственных связях. Посудите сами, его действия прямо нам об этом говорят)
Моя персональная вера в том, что Бриенна - помимо прочих достоинств - это воспитательное начало, восстанавливающая целостность картины мира, которой у бедного Джейме с самого детства не было.
Джейме взглянул в мутное зеркало еще раз. Прикусил губу. Постарался дышать ровно.
Что, если он облажается?
Эта мысль не давала покоя. Она, казалось, свила себе крепкое гнездо в ветвях его разбегающихся в разные стороны намерений и планов — победить, доказать, освободить, покорить — чувство паники все еще было там. В самой глубине его черного сердца.
Он не мог быть не лучшим. Только не в этом. Не в постели с собственной женой. Семеро, жена; как их угораздило? Любимая Бриенна, его женщина, и вдруг — оно, это слово, как зловредный сорняк, пустивший корни в благоухающем саду, где пели песни о тайной запретной любви рыцарей и прекрасных дев.