Жена. А он — муж. Это так и есть, это засвидетельствовали люди, пекло, они были свидетелями даже большего, чем Лев готов был допустить. Но вместе с тем, что ему было отвратительно брать Бриенну на глазах у целой толпы любопытствующих, он не мог не признавать — опять же, где-то глубоко внутри, втайне от себя же — что так было лучше.
Когда на него смотрели все они, облажаться невозможно. Это была битва, и Бриенна на его стороне. А с ней не страшно ничего.
Если бы не опасность быть услышанным, Джейме прислонился бы лбом к прохладной поверхности зеркала и застонал в голос. Может, завыл бы. Кожу на скулах жгло от прилившей крови. Непривычное ощущение.
Я, Лев, Ланнистер, Цареубийца, боюсь спать с женой. Вторая брачная ночь пугает меня до колик в кишках. Я предпочел бы вернуться в Зиму и сражаться с мертвецами.
Как это будет? Губы уже кровили в нескольких местах, поэтому Джейме перешел на заусенцы.
Вспышки памяти из прошлого, помутневшие за Зиму, приблизились и захватили его полностью. Септа, ругающая за обгрызенные ногти. Взгляд отца — о, этот взгляд — когда он пытался одолеть по слогам хотя бы самое примитивное из стихотворений. Снова септы и мейстеры. Снова книги. Унылые сочинения отшельников-септонов о добродетелях семейной жизни.
Серсею они доводили до бешенства рассказами о пользе подчинения старшим и мужчинам, Джейме страдал чуть меньше, но страдал все равно — в основном, от уроков чтения и каллиграфии.
После того самого дня септы стали врагами куда более опасными. Вдруг выяснилось, что они везде, их хитрые глазки, их уши, их настороженное извращенное внимание. Джейме и Серсея могли обманывать нормальных взрослых, но септы — эти женщины, казалось, видели их насквозь.
Возможно, думал Джейме, его поведение не могло его не выдавать.
Когда другие мальчики подкладывали жаб в постели своих сестер, он оставлял розы на подушке Серсеи.
Когда они ставили подножки, он галантно целовал руку, задерживая губы на ее тонком запястье.
Септы всегда подозревали в людях худшее, и это был тот случай, когда их подозрения были полностью оправданы.
Много позже, с Серсеей — Джейме до сих пор не мог вспоминать без боли, подобно фантомному ощущению отсутствующих пальцев — они смеялись над ними. Над их уродливыми одеждами. Над всеми ценностями, что они упорно продолжали вбивать им в головы, снова и снова пытаясь и проигрывая. Семейные добродетели они высмеяли, вступив в кровосмесительную связь и наплодив ублюдков. Покорность и уважение родителям — презрительными комментариями и ядовитыми взглядами за спиной отца. Любовь…
Любви Джейме сопротивляться не смог. И пал в сражении.
Но любовь — ее звали Бриенна — была больше, чем все слова, которыми он попытался бы ее описать. Они, как и прежде, распадались на нечитаемые тайные символы, и даже по слогам он не мог произнести связного предложения, ни одного. А на то, чтобы рассказать их историю, ушли бы все чернила всех Семи Королевств. Да что там, не хватило бы и Узкого Моря.
Джейме усмехнулся жалко. Песни и стихи звучали в его ушах естественно. С мелодией слова никогда не пугали.
Но вряд ли в их первую супружескую ночь наедине Бриенна оценит песни. Он судорожно вдохнул и выдохнул, разжал кулак — ладонь вспотела, сердце билось все еще слишком быстро — и сглотнул ком в горле.
Еще минуту — и я пойду к ней. В наш шатер. К нашей постели. Она посмотрит на меня, я посмотрю на нее, скажу — ложись, жена, и она…
И ведь она ляжет. Разведет послушно свои длинные, длинные белые ноги, тревожно глядя перед собой, сложит руки на груди и посмотрит в сторону. Немного поморщится при первом проникновении — после вчерашнего ужасающе краткого соития ей наверняка будет больно. Потерпит пару минут, сведет колени, повернется на бок… и тихо будет всхлипывать, когда он притворится, что уснул.
Так это бывает? В правильных, добродетельных семьях? Так это должно быть? Джейме не знал.
У него не было семьи, в которой об этом можно было бы узнать.
У нее, насколько ему было известно, тоже.
— Милорд, что-нибудь еще? — некстати послышался шорох за спиной, и Джейме вздрогнул.
— Передайте… моей леди, что я скоро буду, — повысил он голос, вкладывая в него остатки самообладания, — принеси вина ей.
Еще минута. Еще две минуты. Джейме Ланнистер собирается на сражение с добродетелью. Нет, конечно, он не оставит жену плачущей. Он будет опытным превосходным любовником. Должен им быть. Но как?! Как, если в те немногие минуты близости, что у них были — сначала в пещере, потом в Хайгардене — все, что происходило, было спонтанным проявлением чувств, неловким, наверняка — небезупречным?
Взрывом ощущений, оставлявшим их обоих дрожать и лепетать друг другу в губы всяческую бессмыслицу, словно после боя. Семейное ложе не должно быть полем сражения, где соратники бьются против общего врага, а после утешают друг друга и исцеляют. Брачная постель — это…
Это Серсея, свернувшаяся в комок и рычащая от бессильной ярости и унижения на запятнанных простынях. Это синяки на ее теле. Это звуки похоти из глотки Роберта, когда он, особо довольный собой, отпускал шлепок по ее заднице с такой силой, что слышно было снаружи покоев. Перед людьми и Семерыми Роберт был ее мужем. Семеро освящали этот союз. Этот — и десятки тысяч таких же.
Старые Боги были жалкой уступкой отвращению Джейме к Вере. Хоть северяне и гордились своим свободолюбием, не сильно их нравы отличались от южных. Перед Старыми Богами выходила замуж Санса Старк за бастарда Болтона. И что-то подсказывало Ланнистеру, что и Утонувший Бог, и все прочие тоже были безучастными свидетелями многих дурных союзов и вынужденных свадеб.
Больше ждать было нельзя. Джейме сглотнул еще раз, яростно взъерошил отросшие волосы и покинул свое убежище. Что ж, теперь он узнает, что такое быть мужем. От одного слова хотелось морщиться.
***
В шатре было темно.
— Сир Джейме, это ты?
— Я, женщина моя, — он не мог не добавить саркастичного тона, — ты уже в постели? Это предусмотрительно.
— Замолчи, — она поворочалась в темноте, и, Джейме мог поклясться, покраснела, — уже полночь. Где тебя носило?
— Ты могла лечь спать раньше, как всегда.
— Я… решила… что…
Словам не нужно было звучать, чтобы быть услышанными. Бриенна осталась верна себе. В прежние времена она уже давно храпела бы, но теперь она была замужем, и сочла своим долгом дожидаться супруга.
— Мне надо выпить, — Джейме встряхнулся, потянулся к любезно оставленному графину вина и двум бокалам, — тебе налить? выпьем за вчерашний день. За худшую ночь в нашей жизни, — поднял он бокал, но Бриенна покачала головой.
— Худший день, — поправила она, — ночь была самая обычная, не считая того, что ты надрался с моим отцом. Из всех людей с моим отцом, Джейме!
Хотя по-прежнему было темно, вдруг ощутимо потеплело. Возможно, это было вино в их желудках. А может быть, привычная рутина. Джейме отбросил одеяло в сторону, сел на койку и, кряхтя, принялся нашаривать застежки на сапогах.