— Все еще шерстяные носки в постели, — сонно прокомментировала Бриенна, подпирая голову рукой.
— М? О да. Весна не балует теплом. Подвинься. Женщина, двигайся. Мое изможденное тело много места не займет.
— Как люди спят под одним одеялом? — проворчала Бриенна, привычно набрасывая второе меховое поверх первого и подтыкая его так, как любил Джейме, — они вообще не шевелятся во сне?
— Ты точно лягаешься, как кобыла.
Она ощутимо пнула его в лодыжку.
— Оу. Беспощадная воительница, моя жена.
Вдруг стало очень тихо с последним словом.
— Помнишь, на мосту? — прошептала Бриенна — ее большая, теплая нога была прижата к его; знакомое, правильное ощущение, — когда люди Болтонов поймали нас… перед тем, как…
— Я помню. Я сказал, что наказываю свою жену, — он не мог не усмехнуться.
— Я…
— Ну, смелее. Признавайся.
В темноте было проще. В темноте она не могла видеть, что он тоже краснеет, как влюбленный дурак, которым и был.
— Это началось тогда, — слова прозвучали, как легчайший ветерок, — я подумала: а что было бы, если бы… если бы это было правдой? И я начала… утешать себя этими мыслями. Иногда. Редко. Сначала.
— Ты фантазировала, — Джейме задохнулся от неожиданного признания, подбираясь ближе, — о нас? Тогда?
— Не злись, — сказала она в ответ с новой, примирительной, зимней интонацией; так обычно Бриенна звучала, когда умудрялась учудить нечто отважное, и без него.
— Я не злюсь, я просто… О чем ты думала? Что представляла?
Ее дыхание участилось, и под одеялами он мог почувствовать жар между ее ног, близкий, опасный и приглашающий. Было мгновение паники, когда Джейме искал правильный способ проявить необходимую инициативу — но к счастью, ему не пришлось, потому что Бриенна взяла дело в свои руки.
Решительно и бесстрашно, как и всегда. Одним движением она насадилась на его пальцы и яростно зажала запястье между бедер. Джейме был достаточно проницателен, чтобы догадаться: попытка остановиться будет стоить ему второй руки.
На этот раз все было быстрее. Гораздо. Она сжимала зубы, она мотала головой, она хныкала, когда его пальцы задевали те места, где все еще было больно, но там, глубже, там было мокро, тесно и сладко, и это заставляло забыть и боль, и неловкость, и неудобство.
Спустя долю секунды Джейме уже был в ней, в такой позе, которую не мог вообразить существующей — не на боку, не на животе, нечто среднее, открыто-непристойное, и Семеро, это было то, что надо. Потому что она была открыта перед ним, а он похоронен глубоко в ней, так глубоко, так надежно…
Джейме замедлился. Медленные, уничтожающе нежные толчки заставляли Бриенну издавать еще более животные всхлипы, чем те, что уже вырывались из ее губ, но это, казалось, ее лишь распаляло.
— Бриенна.
— Аа?
— Положи ногу мне на плечо. Пожалуйста.
Это была униженная мольба однорукого мужчины. Он предпочел бы никогда не говорить этих слов. Предпочел бы все делать сам.
Как подобает правильному мужу и господину. Но это никогда не было о нас.
Одно маленькое движение, изменение угла, одновременное с движением его дрожащих влажных пальцев — и оба замерли, тяжело дыша. В следующую секунду Джейме двинулся вперед.
Он был в ней глубоко, он делал ей хорошо. Он скользил и вжимался, вздыхал, стонал, ругался, говорил, всхрапывал, рычал. Они умудрялись целоваться, если это непристойное пожирание друг друга можно было назвать поцелуем. А потом мир завращался с непередаваемой скоростью, все побелело и взорвалось, зазвенело и затряслось, вспыхнуло огнем между его лопаток — должно быть, прорезались огненные крылья, не иначе, а может, само пекло пришло за ним, да и какая разница, но нет, это не пекло, это —
это были небеса.
…Бриенна лежала на спине, сложив руки на его колене (оно оказалось отчего-то у нее на груди в итоге их любовных утех), — волоски все еще стояли дыбом под ее ладонями — и смотрела над собой в потолок, счастливо всхлипывая.
— Я не знал, — хрипло прошептал Джейме, все еще тяжело дыша, — я… Семеро, я даже близко не подозревал, — из его пересохших губ вырвался блаженный смешок.
Мокрая, теплая, мягкая, она мило простонала нечто согласное, и Джейме удалось оставить на ее губах неряшливый влажный поцелуй, над которым оба посмеялись.
А дальше он мог только урчать, как довольный кот, потому что это — как бы оно ни называлось — было прекраснее любых слов и имен: лежать на ее плече, вдыхать ее запах, греться в тепле тела и быть по-настоящему вместе, вместе, вместе.
***
несколько месяцев спустя
Тем утром, после «Спора о Драконе», проснувшись с Бриенной в объятиях — она звучно храпела и пускала слюну на воротник его рубашки — Джейме лежал, глядя в потолок, и пытался проникнуться пугающей мыслью.
Я стану отцом.
Но нет, это никогда не могло быть о нем. Никогда. Он был — воин, рыцарь, дядя, тайный любовник, клятвопреступник, Цареубийца. С недавних пор, со встречи с одной женщиной — она как раз дышала ему в шею — он стал Верным Клятве, лордом-командующим (вновь), а после мужем. Но отец?
Отец был один в его мире. Даже мертвый, Тайвин Ланнистер нависал над всей его жизнью, как мрачная туча. И Джейме замирал до сих пор, трепеща всем существом, при одном этом слове, вмещавшем много больше, чем несколько букв.
Отец.
Джейме закрыл глаза. Вспоминалась не их последняя встреча, но одна незадолго до нее. Та самая. Та самая, когда Тайвин посмотрел на Бриенну. Своим особым взглядом. Удивительно, но женщина даже не дрогнула под ним. Джейме был напуган и восхищен. Ему не удавалось скрыться от отцовского взгляда ни в одних доспехах.
Но от того, который Тайвин подарил ему, стоило леди Тарт их покинуть, Джейме окаменел на месте. Потому что Старый Лев очень давно на него не смотрел так.
«Хорошие бёдра, — одобрил отец искренне, одними глазами, — крепкая женщина. Родословная блестящая. Идеальный союзник — для тебя-то, особенно теперь. Подвиги и медвежьи ямы ни к чему. Мне нужны наследники. Эта подойдет. Идеально — и как я сам не подумал?».
Это было самое близкое к улыбке выражение лица Тайвина за последние годы.
Но как он знал? Или он знал всегда? На самом деле, неужели это была правда, что отец знал все и обо всех — Джейме встряхнулся, ненавидя себя за страх, приковавший его ноги к полу. Не было никаких сомнений.
Тайвин Ланнистер знал, что между сыном и женщиной-рыцарем робко, но безвозвратно растут чувства. Мог ли он видеть это так ясно, когда Джейме то и дело начинал сомневаться сам? Видел ли, как его старший сын пытался впервые со дня потери руки удовлетворять себя непослушной левой — и только потому, что не смел даже и попробовать прикоснуться к Бриенне? Знал ли это отец? Знал ли про Серсею?
Точно был уверен Джейме, что провидение Тайвина не унаследовал.
Он не хотел быть отцом. Он не мог им быть.
Он хотел, чтобы дети пришли, и они придут; это было так просто, так быстро, зачать их, и приятно, конечно. Они родятся, с ним или без него, и все будут знать, что это — львята. Он хотел держать их на руках. Он хотел, чтобы все видели, что они есть у него, и это его — и Бриенны. Он хотел…