— Своих! Отдать! — загомонили остальные. Тормунд неодобрительно свел брови. Фрир развел руками:
— А ты его спроси, он тебе скажет. Эй, кхал! Сюда иди!
Вразвалочку, лениво, кровные всадники кхала Виго и сам он подошли ближе. Тормунд сощурился. Виго не внушал ему доверия с тех самых пор, как однажды совершил страшное злодеяние — взял в плен Бриенну, но, с другой стороны, теперь все было прощено.
За то, что этот заморский дурак ее вернул.
— Говори, почему сбываешь лишних жён? — потребовал Фрир, сопровождая красноречивыми жестами каждое слово, — зачем?
— Женщины стать жадные и ленивые, — нахмурился ответно дотракиец, крутя пальцами, — все хотеть стать лучше другие. Говорить: мы кхалисси, больше не хотеть тебя такой кхал, хотеть каменный дом, хотеть мягкий мужчина.
— Это как? — тут даже Тормунд прибалдел. Кхал цокнул языком, развел руками, на мгновение расслабляясь и демонстрируя собственное бессилие:
— Мои кони не мягкий. Мои руки не мягкий. Моё внутри не мягкий. Они хотеть мягкий. Кхал не хотеть.
— Мы тоже особо не… мягкие, — неуверенно пробубнил озабоченный воровством невест парнишка. Тормунд фыркнул:
— Эта местная зараза! Когда у нас мужик прогибается под бабу, говорят, что потек, как дерьмо мамонта по весне!
— Дерьмо, дерьмо, — одобрительно закивали кровные всадники.
— Наши дома из мягкая кожа, — ввернул кхал Виго, — а мы нет.
— Наши — из еще более мягких мехов, а мы тверже Стены! — Тормунда несло, и он против воли искал за поясом что-нибудь, чтобы сжать — что угодно, похожее на оружие, — жесткое время требует жестких мужчин!
— Это известно, — одобрительно ухмылялись дотракийцы.
Оторопевший парнишка получил похлопывания по спине и напутствия. Можно было не сомневаться, он всерьез задумается о перспективах объезжать строптивую дотракийку. Тормунд надеялся, ограничится он хотя бы одной.
По-прежнему горя и надеясь выплеснуть общее возбуждение, Тормунд побрел прочь от зала. Он знал, что не сможет удержаться, если останется. Не этим вечером. Джон окинул его взглядом, грустным и печальным, как и всегда теперь, но не остановил.
Все верно, в задницу мягкие нравы и мягких людишек Королевской Гавани. В задницу их глупые разборки из-за тронов, знамен и гербов. Это не имело никакого смысла раньше, и не обретет его никогда. Не для Тормунда.
***
В первом же углу, который попался после зала, Тормунд яростно сорвал перевязь с камзола, рванул ворот, намереваясь избавиться и от него, жмущего в подмышках.
Он поднял руку, но его внимание привлек тихий звук, и Тормунд был слишком опытный охотник, чтобы так быстро отучиться реагировать на звуки. Крадучись и напрочь забыв, где находится, он осторожно отвел в сторону один из гобеленов, понадеявшись, что за ним не прячется очередная дырка для дерьма — как это было принято на юге, но —
вместе этого на заколоченной оконной нише сидела и плакала Бриенна.
Мир исчез. Исчезла Стена и Королевская Гавань. Исчезло все. Только ее заплаканное лицо, когда она вскинула взгляд, и боль в огромных голубых глазах сменилась испугом.
— Извините, милорд, я не думала… — он поймал ее за руку, двинувшуюся мимо, и оба оказались втиснуты в пространство между гобеленом и аркой ниши.
— Это я, Бриенна, я! Что случилось?
— О. Я не узнала тебя, — она заморгала часто, сглатывая слезы, — что ты с собой сделал?
Несмотря на слезы, Тормунд услышал оттенок смешинки в голосе, и это стоило терпеть ужасного цирюльника и портных, шарящих ручонками по его телу. Он кашлянул.
— Ну, король Сноу считает, что мы так меньше пугаем здешних людей, а я как бы тоже теперь… ну…
— Король Вольного Севера, — Бриенна кивнула, — я слышала.
— Что произошло, почему ты плакала? Бриенна! — он подхватил ее под руку, которую она безуспешно попыталась вырвать, — что случилось?
Он не умел говорить красиво с южанками. А в присутствии этой и вовсе язык отнимался, а мысли путались, как клубок греющихся на солнце гадюк по весне.
Рука под его пальцами была мягче, чем он помнил, а румянец на щеках глубже. Коварное южное вино ударило в голову, и Тормунд желал только одного — чтобы это малое расстояние между ними мог преодолеть, прижаться губами, носом к растрепанным светлым волосам и…
Но дышала она неправильно, и Тормунд обхватил ее за бедра, когда она шатнулась, потеряв равновесие. Да, так и было: вокруг ее ребер была затянута туже некуда эта штука, в которую южные женщины запихивали свои тела.
— Предки! Ты что? — он не рискнул резать шнуровку ножом: был слишком пьян, — нельзя тебе так.
Пальцы не пролазили под тонкие, но невозможно прочные шнурки. Пришлось опуститься на колени и использовать зубы — Тормунд понадеялся, что не лишится еще парочки. Да, южане знали толк в пыточных приспособлениях.
Наградой стал резкий полный вдох сверху. Тормунд поднял голову.
— Начало пятой луны, да? — отплюнул он остатки шнурка в сторону, — опасное время. Думаешь, что все уже прошло. А оно снова.
Он почти ожидал смущения — но теперь вместо едва слышных всхлипываний она разрыдалась в полную силу.
И, пусть его уничтожит следующая Зима, он не мог не воспользоваться возможностью обнять ее. Крепко. Еще крепче.
Он помнил, как это сладко и тепло, с осады Винтерфелла. Помнил и то, как сложно было отказаться, когда она в отчаянии предлагала свое тело, только чтобы он вышел против воли Джона и спас ее золотого мальчика… и помнил, как потом долго сидели вдвоем на кухнях и говорили — больше она, пока он слушал.
— Из-за чего ты плачешь? — тише спросил Тормунд, проводя круги по ее спине, теперь освобожденной от тугой шнуровки. Бриенна отстранилась, внезапно спокойная и строгая, как обычно — и только опухшие губы и красные глаза выдавали ее.
Ей ничего не нужно было говорить. Тормунд стиснул зубы.
— Я убью его, — прорычал он, и в это мгновение приговор Ланнистеру был бы и приведен в исполнение, если бы не ее нежная рука, коснувшаяся его.
— Я знала, когда… я знала, что так будет. Не надо.
Но ты не знала меня, хотелось кричать Тормунду с самой Стены. Ты и себя не знала. Теперь — что теперь тебя держит?
— Что он сделал? Говори, женщина!
Бриенна, которую он когда-то увидел в Черном Замке, не умела так смеяться. Этому ее научила настоящая война и Зима. Этой неизбежной горечи и прямоте.
— О, это было даже не слово. Треть слова. И посмотри, в какую размазню я превращаюсь.
— Что он сказал?
— Имя, — и она фыркнула, вытерла нос рукавом, — глупость какая.
— Имя ребенка, — подтолкнул Тормунд.
— Он хочет дочь.
— От тебя? Любой хотел бы.
И взгляд ее изменился с первой их встречи. Все же к нему примешивалось теперь и некоторое ласковое превосходство. Тормунд встретил его смело, подняв брови. Она внезапно прыснула.
— Ты похож на Талли, — она прикусила нижнюю губу, и Тормунд спрятал руки за спину — он знал, что иначе их просто не удержит, — и с этим пробором, помогите мне, Семеро. Кто с тобой это сотворил?