— Он тут не при чем! — вскипаю я. — Я просто знаю, что это не он.
— А, допустим, такой момент тебя не настораживает, что вас с Юлей прессовали, запугивали, угрожали вам, он как будто в стороне, а потом вдруг так вовремя появился? Выждал удобный момент, забрал тебя к себе домой. Еще и приятный бонус в виде любви…
— Между прочим, Герман пообещал нам помочь с этим делом. Разве стал бы он помогать, если бы…
— Обещать не значит жениться! Лен, ну обещал, хорошо. А что-то сделал помимо обещания? Хотя бы предложил что-то конкретное? Или он просто усыпил твою бдительность? Скажи честно, он просил тебя не лезть в это дело?
— Нет, — вру я, не моргнув глазом.
На самом деле, да, просил и не раз, но не поэтому же. А потому что действительно боится за меня. Хотя со стороны, может, это и выглядит так, как она говорит. Но она-то не видела Германа таким, каким видела его я. Не видела, как он смотрит на меня, как улыбается, не слышала, как говорит со мной, как сбивается его дыхание, когда я его касаюсь.
— Значит, еще попросит. Сначала приручит получше, привяжет к себе любовью, сексом… то есть… Прости, я не хотела быть грубой. Лишь бы потом поздно не было. Леночка, пойми, Герман Горр никогда ничего не делает просто так, а уж тем более в ущерб своим интересам. И знаешь, очень не хочется, чтобы ты превращалась в… — Она осекается. Наверное, опять не хочет быть грубой. — Не хочется, чтобы из-за так называемой любви ты забыла про честь, про достоинство, про свои принципы… про здравый смысл, наконец.
— Олеся Владимировна, — сухо говорю я, — я вам очень благодарна за бабушку, за вашу помощь, вообще за всё, но, пожалуйста, не надо больше… Не надо настраивать меня против Германа. Я не прошу вас его любить, но и вот так — тоже не надо. К тому же, вы неправы на его счет. Он не такой. Извините. Мне пора.
Я высвобождаю руку и иду к воротам. Она больше меня не окликает.
— Что, Леночка, — глядя на меня, с усмешкой спрашивает Герман, — так понимаю, англичанка не очень порадовалась за нас.
Бросаю на него несчастный взгляд.
— За что вы друг друга так не любите? Два человека, которые мне дороги, так друг друга не выносят. Что мне, разорваться из-за вашей вражды?
— Какая вражда? — у него вырывается смешок. — Мне лично до нее никакого дела нет. Абсолютно.
Герман бросает взгляд за мою спину и кому-то ослепительно улыбается:
— Здравствуйте, Олеся Владимировна.
— Здравствуй, Герман, — строго отвечает она, глядя на него как на врага. Потом переводит многозначительный взгляд на меня: — До свидания, Лена.
Только ее «до свидания» звучит как «смотри, как бы плакать не пришлось, я тебя предупреждала».
— До свидания, — прощаюсь и я.
Мы возвращаемся домой к Герману. Неприятный осадок от разговора с Олесей Владимировной на удивление быстро проходит. Обидно, конечно, что она так цепляется к Герману и видит в нем какого-то монстра, но, может, ей просто нужно время, чтобы его понять? Она ведь с ним не общается, как я. Не знает, какой он.
Я люблю ее, но не могу не признать, что Герман в их незримом противостоянии выглядит достойнее. Хотя бы тем, что не настраивает меня против нее, не запрещает нам общаться, не поливает ее. Редкие насмешливые ремарки не в счет. Потому что так он комментирует не саму Олесю Владимировну, а ее отношение к нему.
— Я на твоей стороне, — выдаю я вслух конечный результат своих раздумий.
Герман понимает, о чем я, и отвечает улыбкой. А дома, едва мы переступаем порог, тут же прижимается ко мне сзади. Обнимает. Целует шею сбоку, заставляя тут же трепетать. Его руки проникают под одежду, касаются голой кожи, ласкают грудь, дразнят, сводят с ума. И вот мы уже в спальне. На кровати. Переплелись руками, ногами. Жадно ловим поцелуи друг друга. Меня больше не смущает его нагота — наоборот, я любуюсь им. Трогаю его мускулы, его гладкую кожу, трогаю даже там. А как он реагирует на мои прикосновения! Вздрагивает, сглатывает, судорожно выдыхает. Я от этого и сама теряю рассудок. Дрожу от возбуждения, плавлюсь изнутри. А его руки, его пальцы… то, что он делает со мной… это что-то немыслимое. В такие моменты я просто выпадаю из реальности.
Мне очень нравится чувствовать его в себе. Не только физически. Это какое-то невыносимое блаженство понимать, что мы сливаемся в одно целое. Мне прямо плакать от избытка чувств хочется. Юлька смеется надо мной — говорит, что я придаю слишком большое значение этому.
Вчера, пока Герман уезжал по делам, мы с ней встречались на причале в Листвянке. Гуляли, болтали о том, о сем. И в конце концов чуть не поссорились.