А вчера заявил:
— Пора выйти в свет.
Проезжаю отметку 10 километров. Уже вечер, но пока светло. Жаль, что не получилось сегодня вырваться пораньше, хотя бы днём. Но я, по крайней мере, теперь уже знаю, где Лену ждать, где ее искать. А то в прошлый раз исколесил полпоселка, пока нашел нужный дом, которого на гугл-карте почему-то не оказалось.
Вдали, сквозь деревья, уже искрится синева озера, я почти приехал. И тут звонит телефон. Бросаю взгляд на экран — отец.
— Да, — помешкав, принимаю вызов.
— Герман, где ты, сынок? Все про тебя спрашивают… ждут тебя…
— Я же говорил, у меня дела. Позже буду.
— Когда позже? Через сколько тебя ждать? — допытывается отец.
Он сейчас на приеме у Явницких. Хотя какой там прием — просто посиделки в тесном кругу: Вайнер, Явницкий, отец, ну, может, еще кто-нибудь.
— Не знаю. Как освобожусь, так и приеду, — раздраженно отвечаю я, а затем рассеянно добавляю, при этом не сводя взгляда с дороги: — Может быть, через час, полтора…
Потому что вижу вдали знакомую фигурку. Или мне кажется?
Подъехав ближе, убеждаюсь — нет, не показалось, это и правда Лена. Стоит на остановке в одиночестве, ждет, видимо, маршрутку до города.
Вот это удача.
Останавливаюсь в паре метрах от нее. Выхожу. Лена оборачивается и вздрагивает. В глазах ее тотчас вспыхивает паника, а скулы заметно розовеют. Я же смотрю на нее и опять не могу сдержать дурацкую улыбку.
— Привет, Лена.
— Герман? Ты что здесь делаешь? — спрашивает она и в то же время беспокойно оглядывается по сторонам. Словно боится, что нас вдвоем кто-нибудь застанет.
— За тобой приехал.
— То есть как… зачем? Герман, я же просила, — бормочет она. — Ты не должен ко мне подходить… Пожалуйста, уезжай!
— Нет, Леночка. Никуда я не уеду. Мне очень нужно кое-что тебе… объяснить. Это важно.
— Герман, я не знаю, что ты придумал, но я не хочу ничего… никаких объяснений мне не надо… И… мне вообще некогда! Мне нужно в Иркутск. Пожалуйста, оставь меня в покое!
— Ладно, как скажешь. Давай увезу, куда тебе надо.
— Нет! — вырывается у нее слишком быстро и резко.
— В чем дело? — усмехнувшись, спрашиваю я. — Ты меня боишься?
— Нет, конечно, нет. Просто… я могу и на маршрутке доехать.
— А можешь и со мной доехать, — с улыбкой возражаю я, подходя к ней ближе. Она еще сильнее нервничает. Даже слегка пятится. Потом беспомощно поднимает на меня глаза. Ловлю ее взгляд, и сердце заходится. В её взгляде всё: и любовь — которая живее всех живых, и острая тоска, и отчаянная мольба: «Не мучай меня, пожалуйста».
Беру ее под локоть, мягко, но настойчиво веду к машине. Лена становится совсем пунцовой, но не вырывает руку, а обреченно идет за мной, будто сдалась. Правда, когда я открываю перед ней дверцу, на миг останавливается.
— Герман… ты меня только довезешь и всё. Да? И больше ничего?
16. Лена
— Твердо решила уволиться? — спрашивает меня менеджер по персоналу. — Подождала бы хоть до конца сентября, когда поток туристов схлынет…
— Не могу, — отвечаю я. — У меня со следующей недели начинается учеба в универе. Я же только на каникулы…
— А-а, да, ты же у нас студентка, — вспоминает менеджер, тут же теряя ко мне интерес.
На самом деле меня одолевают противоречивые чувства. С одной стороны, даже как-то жаль уходить. За лето я привязалась к этому месту.
Работа была несложной, коллектив дружный, условия хорошие. И кругом — бескрайний Байкал, то изумрудный, то пронзительно-синий, то свинцово-серый. В открытые окна вместе с ветром врываются крики чаек, шум волн, пароходные гудки. Спустишься к пристани, и волей-неволей настроение меняется: уходит грусть и усталость, притупляется боль, пусть ненадолго, но забывается все плохое.
Впрочем, так было только до встречи с Германом. С тех пор, то есть две последние недели, я постоянно, каждую секунду на нервах. Места себе не нахожу, извожусь и чуть что — в слезы, как истеричка какая-то.
Антон как-то попытался мне что-то предъявить, когда я задержалась на работе. Пристал с допросом: где была, почему пришла поздно, не встречалась ли я снова с «бывшим одноклассником».
Я сначала ответила честно: захотела немного прогуляться по берегу. Он не унимался, и я в конце концов разрыдалась. Наговорила ему сама не помню что. И долго успокоиться не могла. Он, конечно, тогда здорово опешил, даже, по-моему, испугался, но зато с придирками завязал. Ни о чем больше не спрашивает, подозрения свои не высказывает. Вообще меня не трогает.