— Да нет… ничего такого… устала просто…
— А-а, ну да, еще бы не устать, — хмыкает Юлька. — Короче, Ленка, в ближайшую субботу будем праздновать мою днюху. Славик уже согласился сто процентов. Даже спросил, что мне подарить. Я, правда, поскромничала. Такая сразу: что ты, что ты, ничего не нужно.
Юлька снова заливается хохотом.
— Решила, что рано раскрывать свои меркантильные интересы. Славик, кстати, попросил разрешения, как культурный, привести с собой двух друзей. Таких же мажоров. Так что, Лен, может, и ты себе найдешь кого получше.
— Спасибо, Юль, но я, наверное, не приду. Я пообещала, что на выходные приеду в Листвянку.
— Да, боже мой! Опять этот Антон! Ты себя похоронить собралась в этом болоте? Нет уж, Третьякова, отказы не принимаются! Учти, я на тебя смертельно обижусь, если ты не придешь меня поздравить.
— Если даже я и приду, то совсем ненадолго, только поздравить…
И всё-таки Юлькина болтовня немного вывела меня из этого ужасного состояния, а то ведь я весь вечер места себе не находила. Так грудь ломило и жгло, словно у меня там внутри шипят раскаленные угли.
Нет, у меня по-прежнему очень тяжело на душе. И от тоски сердце стонет. Но всё это уже не так остро, что ли…
А потом вдруг раздается стук в дверь. Уже поздно, но к нам, бывает, и позже кто-нибудь из соседей заглядывает. Обычное дело.
Однако я иду к двери и чувствую, как сердце колотится. Словно, откуда-то знаю, что это вовсе не соседи, что это…
У двери я на мгновение замираю, затем открываю и… будто лечу вниз с горы, даже дыхание перехватывает.
В полумраке подъезда стоит Герман. Глаза его кажутся сейчас совсем черными, горящими. Они затягивают, лишают воли, так, что у меня коленки подкашиваются.
Бесконечно долгий миг мы смотрим друг на друга. Затем, сглотнув, я пытаюсь что-то сказать, но издаю лишь какой-то дурацкий писклявый звук. И тут Герман, не отрывая взгляда, приподнимает руку, а в ней — моя дорожная сумка.
— Ты забыла, — говорит.
И правда. Самое смешное, что я не просто оставила вещи в его машине, но до самого вечера о них даже не вспомнила.
Я киваю, выдавливаю тихое «спасибо», берусь за ручку, но и он ее не выпускает почему-то. Мы соприкасаемся пальцами. Я вновь поднимаю на него глаза. Будто не понимаю и без слов спрашиваю: что такое? И тут вдруг Герман тянет сумку на себя и меня вместе с ней. А в следующую секунду порывисто прижимает к себе.
Тихо охнув, я замираю, будто чего-то жду и смотрю на него во все глаза. Спину, шею, плечи моментально осыпает мурашками.
Я чувствую, как тяжело вздымается его грудь. Чувствую, как у самой внутри всё трепещет. Чувствую, как его свободная рука уверенно ложится мне на затылок. Герман медленно наклоняется к моему лицу.
Я знаю, что сейчас произойдет, но лишь застываю, дрожа в ожидании.
Я понимаю, что должна остановить Германа, но лишь безвольно, с тихим стоном закрываю глаза, когда его губы впиваются в мои…
21. Герман
Лена уходит, а я еще какое-то время стою в ее дворе в полном отупении. Словно меня придавило каменной глыбой и держит. Кажется, что физически чувствую эту неподъемную тяжесть, внезапно сковавшую тело.
Постепенно тяжесть проходит, но ощущение такое, будто меня и правда всего перемололо. Я смотрю на ее светящиеся окна. А в груди жжет — так хочу пойти следом, вернуть ее, аж припекает. Но в то же время понимаю — всё бесполезно.
Я так хотел ее, так в ней нуждался, что пошел бы все, мог бы мир перевернуть ради нее. Мог бы бороться с чем угодно, но… только не с ней самой.
Можно что угодно ей говорить, доказывать, внушать, да хоть умолять, Лена никогда не оставит калеку. Даже если бы он покалечился сам, без ее участия, моя совестливая и глубоко порядочная Леночка вряд ли его когда-нибудь бросила бы. А уж тут… тут вообще без вариантов.
Она не оставит его. Не оставит никогда. Я понял это с такой беспощадной ясностью, едва Лена сказала, что он не встает. И от этого понимания хотелось взвыть в голос, хотелось крушить все, что под руку попадется, хотелось разогнаться до предела и… будь что будет.
Притом хотелось так, что внутри пекло. К счастью, я давно привык держать любые порывы под контролем. И, наоборот, еду сейчас, стараясь максимально сосредоточиться на дороге. Хотя, конечно, от Лены никуда не деться. Засела она намертво. И что только в голову не лезет. От вполне разумных мыслей в духе: «Надо как-то постараться ее забыть» до совершенно бредовых идей, как избавить Лену от этого Антона Савельева.
Надо будет все-таки узнать о нем побольше, не только то, что на поверхности. Недолго думая, набираю отцовского безопасника. Тот, конечно, передаст потом отцу мою просьбу, но плевать.