Чувствую, как Лена съеживается от этих слов. Ее совестливую душу это, наверное, очень ранит. Ну, уж прости, Леночка.
— Я знаю, знаю, что это по-скотски. И мне самому от этого тошно. Но речь не о том. Я бы никогда не стал с другой… в смысле, всерьез… пока люблю тебя. А ты? Зачем ты была с ним?
— Не знаю… мне было так плохо… А Антон… он очень хороший… — всхлипывает Лена, а потом вдруг вскидывается: — Ты говоришь, расчет? Ни любви, ни влечения? Но там, в Маяке… вы же там с ней… Расчет или нет, но у вас с ней было… всё. Разве это только расчет? Вы же наверняка…
— Не придумывай лишнего, Леночка, — целую ее в макушку. — Я люблю только тебя. И мне никто больше не нужен. Только ты…
Она судорожно всхлипывает.
— Я тоже тебя люблю, это правда… — Голос ее такой несчастный, что сердце сжимается. — Я бы всё отдала, чтобы было по-другому. Но… нам с тобой не повезло, — Она качает головой. — Я не оставлю Антона. Просто не смогу. Это исключено. Прости меня, Герман, прости… я не могу…
— А я не могу без тебя… — прижимаю ее к себе еще крепче, словно боюсь, что она прямо сейчас исчезнет.
— Пожалуйста, Герман… — стонет она. — Не рви мне душу. Оставь меня в покое. Так нам обоим будет лучше, легче… Не ломай меня, прошу! Не терзай меня, не мучай. Я бы правда хотела быть с тобой, ты даже не представляешь, но… Пойми меня, не могу я так поступить.
Она утыкается носом мне в грудь, содрогаясь от всхлипов. Потом медленно, тяжело отстраняется. Я ее больше не удерживаю. Не ломаю, не терзаю, не мучаю…
Ночью долго не могу уснуть, все думаю-думаю, как быть, что делать. Эти ее «не ломай меня, не терзай, оставь в покое» — как груз, как оковы. Больше всего не хочу делать ей больно. Не хочу, чтобы ей было плохо. Не хочу ее ломать, ставить перед выбором, вынуждать, создавать какие-то искусственные ситуации. Но в то же время понимаю, что и оставить все, как есть, тоже не могу. Лена мне нужна — теперь даже больше, чем раньше.
Отцовский безопасник обещал выяснить про этого Антона все, что можно выяснить. Но как дождаться…
Засыпаю лишь под утро. И почти сразу меня будит телефонный звонок. Принимаю вызов и опять заваливаюсь в кровать.
— Да, — говорю с закрытыми глазами. А из трубки доносятся чьи-то чужие истеричные вопли.
— Это Герман?! Я — Яна, подруга Вики. Ей плохо! Приезжайте скорее! Скорее! Я боюсь… Пожалуйста! Я адрес вам скину сейчас в whatsap…
22. Герман
Меня охватывает раздражение: ну что еще она опять придумала?
И до чего же велик соблазн просто послать Вику с ее выходками, сбросить вызов и спать дальше. Несколько секунд я еще лежу с закрытыми глазами, откинув руку с телефоном в сторону. Но Викина подруга, или кто она там, верещит в трубку, а фоном идет какой-то бит. В клубе они, что ли?
В конце концов говорю ей:
— Хорошо, сейчас приеду.
Вика, конечно, та еще актриса и истеричка, но вдруг с ней и правда что-то случилось. Правда, это оказывается никакой не клуб, а чей-то дом, но, в принципе, без разницы.
Полусонный выхожу во двор. Прохладный воздух слегка бодрит, но голова все еще тяжелая.
Только-только начало светать, еще и туман такой, что за три метра перед собой ничего не видно.
Адрес мне тоже ни о чем не говорит — какой-то новый коттеджный поселок черт знает где. Вбиваю в навигатор — к счастью, ехать совсем близко, но видимость из-за тумана нулевая, так что ползу еле-еле.
Викина подруга успевает еще дважды мне позвонить.
— А вы где? Вы уже скоро? Пожалуйста, побыстрее! Вике совсем плохо… — скулит она.
— Ты скорую вызвала?
Вместо ответа она начинает рыдать еще громче. Идиотизм…
Наконец останавливаюсь перед нужным домом. Даже с улицы слышно, как его сотрясает от музыки. Французское окно на первом этаже расцвечивают яркие вспышки, синие, красные, зеленые — очевидно, тусовка там в полном разгаре.
Иду и думаю: ну и какого черта? Если это окажется обычной истерикой или еще какой-нибудь ерундой в ее духе, пошлю Вику прямо тут же. Как любит говорить отец — окончательно и бесповоротно. Без извинений, объяснений и угрызений совести. И в то же время, хочется, чтобы это оказалось истерикой или ерундой. Потому что в душе все равно тревожно за эту дуру.
Из дома вылетает какой-то тип, чуть не сбив меня с ног. Отбегает на пару метров в сторону и, согнувшись пополам, принимается исторгать содержимое желудка прямо на стену.
От этого зрелища меня и самого передергивает.
Захожу в дом — и едва не глохну от дабстепа. В полумраке, озаряемом мельтешащими вспышками светомузыки, пытаюсь разглядеть Вику или кого-нибудь еще из ее подруг, которых я прежде видел. Но народу здесь слишком много. Кто-то танцует, кто-то самозабвенно целуется по углам, кто-то спит, развалившись на креслах и диванах.