Очередь к травматологу не кончается. Одни уходят сами, других увозят, приходят новые, хотя уже глубоко за полночь. А я все сижу в каком-то отупении и не могу заставить себя уйти. Лучше бы я сама пострадала, чем вот так искалечить кого-то другого, да еще и остаться как будто ни при чем.
Домой я приезжаю под утро. Хорошо, что бабушка еще спит и не видит, в каком я состоянии. Быстро снимаю и прячу грязную одежду, мало-мальски привожу себя в порядок. Так что, когда она встает, все следы произошедшего уже скрыты.
Правда, она все равно о чем-то догадывается. Как бы я ни старалась, а прятать эмоции не умею.
— Вы с Антоном поссорились? — допытывается она. Я лишь мотаю головой. — В гостях у него не понравилось? Кто-то обидел? А что его родители?
— У него прекрасные родители.
— А что тогда? Я же вижу. На тебе лица нет.
— Потом, бабушка, — стону я. — Я тебе все потом расскажу.
Мне к десяти на пары, но я и помыслить не могу об учебе. Вместо университета еду на съемную квартиру Антона. Нужно собрать для него кое-какие вещи и отнести в больницу.
Хотя у меня есть ключ, я все равно звоню. Антон снимает квартиру на пару с сокурсником, Костей. Мало ли что этот Костя сейчас там делает… Он мне и открывает дверь. Полуголый, то есть в одних шортах, спущенных так низко, что над резинкой видны темные волосы.
Я смущенно отвожу глаза в сторону и сбивчиво поясняю, зачем явилась.
— Антон попал в больницу. Мне нужно отнести ему вещи… одежду, полотенце, зубную щетку…
Костя распахивает дверь во всю ширь и карикатурным жестом приглашает войти. Я разуваюсь, стараясь не смотреть на него, прохожу в комнату, сталкиваясь по пути с незнакомой девушкой в одной мужской рубашке, застегнутой на одну пуговицу.
— Здрасьте, — кивает она, не стесняясь своей наготы, и проскакивает в ванную.
В другой раз мне было бы жутко неловко, что я пришла так не вовремя, но сейчас не до церемоний.
В квартире только одна комната, поэтому они сами разделили ее, поставив поперек два шкафа от старой советской стенки. Пока я, присев, выбираю из вороха одежды на полке Антона чистые вещи, Костя стоит над душой и терзает меня расспросами:
— А что с Тохой? Разбился? Как?! Фигасе! А что с тачкой? А сам че? В больничке? Надолго?
Я отвечаю скупо и односложно. Мне очень тяжело говорить про Антона. Еще и Костя этот маячит близко от лица своими приспущенными шортами. А потом и вовсе без малейшего стеснения то ли поправляет там себе, то ли чешет. Я стараюсь не обращать внимания. Складываю в пакет чистое белье, носки, пару футболок.
— А где Антон держит полотенца?
— Да вот там, на верхней полке. Давай достану.
Я отхожу, уступая место Косте. Он вытягивает сверху первое попавшееся полотенце и с полки к моим ногам сваливается красный кружевной бюстгальтер.
— Э-э-э, это Машкин, — говорит он, поднимая бюстгальтер с пола и небрежно засовывая его в карман. Одна чашечка и лямка свисает вдоль его бедра.
Я пожимаю плечами.
— Мне еще нужна зарядка от его телефона.
— Э-э-э… вон там посмотри, — он указывает на письменный стол у окна, заваленный книгами, тетрадями, пустыми упаковками из-под чипсов, старыми чеками, пивными пробками. Я бывала у Антона в гостях всего дважды — оба раз здесь царил идеальный порядок. Но сейчас черт ногу сломит.
Пока я разбираю завал, слышу, как в комнату возвращается девушка в рубашке.
— О, че это у тебя? — спрашивает она Костю насмешливо. — Я чего-то о тебе не знаю?
— Тшш, — шепчет он. — Это типа твое.
— Да ты что? — хмыкает она.
— Да тихо ты, потом объясню, — и нарочито громко сообщает: — Прикинь, Машка, Тоха разбился!
Она ахает, они переговариваются. Я делаю вид, что их не слышу. Удивительно — но мне и правда абсолютно все равно. Зря Костя так суетится. Потому что на столе Антона среди хлама обнаруживаю еще и упаковку с презервативами. Может, в другой раз меня бы это задело, но сейчас все мысли и чувства заняты другим. К тому же, скорее всего, хозяйка бюстгальтера была у Антона задолго до меня. Не монах же он. Да и, в конце концов, не мне его обвинять…
Наконец нахожу зарядку и прощаюсь с Костей и его девушкой.
К Антону меня пускают только после обеда. Тихо подхожу к нему, словно чего-то боюсь. Он лежит прямо, вытянувшись даже не на матрасе, а на какой-то твердой подложке. Сначала мне кажется, что он спит. Но когда я подхожу ближе, открывает глаза и даже вымучивает слабую улыбку.