У меня тотчас во рту разливается горечь.
Но дело даже не в Вике. А в том, что Герман добился своего — приручил губернатора. Втерся к нему в доверие, сделал так, что тот в нем души не чает, если верить Славе. Хотя зачем ему врать?
И раз всё так, то отцу Германа теперь ничего не грозит. Во всяком случае пока у них такие теплые отношения. И уж конечно, он не стал бы их рушить и рисковать свободой отца ради Юльки, совершенно незнакомой ему девчонки. Ему ведь в принципе никогда не было дела до чужих людей. А уж если при этом на кону жизнь его близкого…
Нет, он — теперь часть их семьи и по другую сторону баррикад. И нам придется справляться самостоятельно.
У дверей отделения полиции Юлька вдруг паникует.
— Может, ну его, а? Этих тварей все равно карма настигнет рано или поздно. А я… как представлю, что меня сейчас начнут спрашивать, копаться… подробности эти все им рассказывать. А если следак будет мужик? Как такое мужику рассказывать?
— Понимаю, тяжело это всё, и решать, конечно, тебе, но… я с тобой, Юль. — На мгновение касаюсь ее руки.
— Спасибо, Лен, — сглотнув отвечает она, затем порывисто обнимает меня. Я глажу ее по голове, шепчу что-то успокаивающее.
Мы так стоим несколько секунд, пока на крыльцо не выходит покурить какой-то парень-полицейский.
Юлька отходит и с вымученной улыбкой говорит:
— Ну что, идем? Покажем этим ублюдкам!
Мы заходим внутрь. Останавливаемся возле окошка дежурного, ждем, пока он договорит по телефону. И с каждой секундой, если честно, решительность тает. Дежурный принимает чей-то вызов, потом передает адрес по рации. И только затем обращается к нам чуть ли не с наездом:
— Чего хотели?
Рядом с нами останавливаются трое: тот, что курил на крыльце, и двое других полицейских. И начинают громко обсуждать с хохотом какое-то дело:
— Это баба уже всех достала хуже чумы… ходит и ходит, ноет и ноет… Так и хочется ей сказать, я б на месте твоего мужика вообще тебя бы нахуй прибил… или сам вздернулся…
Мы с Юлькой переглядываемся. Вижу в ее глазах панику, и прекрасно ее понимаю. Здесь ведь она сочувствия не встретит, а, скорее всего, столкнется вот с таким же отношением.
— Ну? — раздражается дежурный.
Из-за их хохота он плохо слышит Юльку и просит говорить громче. А она и без того ужасно нервничает. Оглянувшись на троицу за спиной, тем не менее повышает голос.
— Я хочу подать заявление! Меня изнасиловали!
Дежурный, вздохнув, снимает трубку телефона.
— Юрец, тут к тебе. Износ… ага… Давай.
Затем обращается к Юльке.
— А вторая? — кивает на меня. — Тоже изнасиловали?
— Это свидетель.
— Ну-ну. Прямо по коридору и налево. Двадцать первый кабинет.
Нужная дверь в самом конце коридора. И мы обе на пару секунд замираем, переводя дух, прежде чем войти.
— Боюсь, — шепчет Юлька.
— Не бойся, — шепчу в ответ я. — Хуже уже не будет.
— Если б с Ником что-то было, меня бы уже искали, да?
— Тебя бы уже нашли.
С шумом выдохнув, она толкает дверь, я захожу следом.
Кабинет оказывается совсем тесным — три стола, шкаф и совершенно негде развернуться. Подоконник завален папками и бумагами, оттого, может быть, кажется, что здесь мрачно и захламлено, что ли.
— И кого у нас изнасиловали? Неужто обеих? — зевнув, спрашивает следователь, мужчина лет тридцати. У него соломенные волосы и голубые глаза. И он похож на бабушкиного любимого актера Питера О’Тула.
За другими столами пока пусто.
— Нет, только меня, — говорит Юлька.
— Я — свидетель, — добавляю я, стараясь держаться спокойно. Юльку же, бедную, почти трясет.
— Ну тогда подождите в коридоре, свидетель, — указывает он на дверь. — Ну а вы проходите, раз уж пришли… Садитесь…
Я жду Юльку под дверью, подпирая стену. Жду десять минут, двадцать, час. Пробую прислушаться, но оттуда доносится лишь невнятный бубнеж.
Мимо проходят люди, на меня никто не обращает внимания. Хорошо, что у меня сегодня нет уроков. Впрочем, появиться в школе я все равно должна была бы, но явно не успею. Пишу Олесе Владимировне сообщение с извинениями, отправляю, и тут выходит Юлька. Измученная, глаза красные, влажные, будто плакала.
Сразу за ней выходит и следователь. Он тоже выглядит нервным. Во всяком случае не таким лениво-расслабленным как час назад.
— Подожди немного, постой тут… позвонить надо… позову, — говорит он мне и закрывает дверь, щелкнув замком.
— Ну что? Как? Приняли заявление? Что он сказал? — спрашиваю я Юльку в то время, как она в изнеможении приваливается спиной к стене и смыкает веки.