А с другой стороны — что-то меня удерживает от откровений. Ведь как ни крути, но Герман — сейчас часть семьи Леонтьева. Он теперь заодно с ними. Идет к намеченной цели, спасает отца.
И если я ему сейчас всё расскажу, если попрошу помощи, то… тут всего два варианта. Либо он соглашается помогать, а значит, идет против Леонтьева и подставляет под удар своего отца. Либо он отказывает. И я даже не знаю, какой вариант хуже для меня.
Я не хочу, категорически не хочу, чтобы из-за меня у Германа все планы пошли прахом, а его отца опять посадили. Такой груз вины я просто не вывезу.
Ну а если он откажет… Его отказ будет для меня слишком болезненным ударом. Пусть я даже сто раз понимаю его мотивы. Это же все равно что снова пережить его предательство.
Нет, пусть пока всё идет своим чередом.
Да и вообще, я сама не хочу ставить Германа перед таким тяжелым выбором. Чем я тогда буду лучше его отца? Да и права не имею.
— Нет, со мной все нормально, — качаю головой. — Но я могу опоздать на первый урок.
— Тогда садись, я тебя подвезу.
Я хочу сказать ему, что дойду сама, но Герман сразу же разворачивается и идет к машине, уверенный, что никакого отказа и быть не может. Галантно распахивает дверцу и оглядывается на меня.
Поколебавшись, я все-таки сажусь к нему.
Ладно, ничего страшного не случится, если он и правда меня довезет до школы. Хотя в душе у меня чувство, будто я, как мотылек, очертя голову несусь к огню.
Герман мягко трогается, выезжает на дорогу.
— Как ты? — спрашивает снова.
— Нормально. Я же сказала.
— А звонила все-таки зачем?
Я пожимаю плечами.
— Просто поговорить.
Я смотрю вперед, на дорогу, но чувствую, как Герман впился в меня взглядом.
— О чем?
— Да ни о чем таком. Просто так…
Он несколько секунд молчит, потом неожиданно говорит:
— Я в душе был, когда ты звонила. Я потом припомнил, позже, когда пропущенные смотрел и твой увидел. Входящий. Это Вика на звонок ответила. Она вообще-то в клинике сейчас лежит. А тут вдруг заявилась. То ли отпросилась на вечер, то ли сбежала, я не спрашивал. Но когда вышел из душа, она уже там была, в комнате. Пыталась из-за чего-то поскандалить, но я особо не слушал ее и не вникал. А вчера увидел, что ты звонила, — Герман рассказывал и хмурился, а последнюю фразу произнес вдруг с улыбкой. Не с усмешкой, а именно улыбкой, нежной такой. — Сразу хотел тебе перезвонить, потом смотрю на часы — уже поздно. Еле утра дождался. Всё думал, а вдруг что-то случилось с тобой… В шесть утра подорвался сюда. Но у тебя точно всё хорошо?
— Более или менее. А ты… ты как?
Герман вместо ответа неопределенно пожимает плечами.
— А папа твой?
— За него не беспокойся. Выплывет. Суда, конечно, еще не было, но это уже формальность. Леонтьев и еще один тип, кореш его… прокурор области он, кстати… Так вот они… — Герман, скосив на меня взгляд, опять улыбается. — Ай, ладно, тебе все это неинтересно. Короче, отыграли назад, если простыми словами.
А у меня внутри всё опускается. Это же он про отца Никиты сейчас сказал.
Обидно до слез. Ну как так получилось, что мы с Германом стали не просто чужими людьми, а вообще оказались по разные стороны? Пусть даже он этого пока не знает. А что будет, когда узнает? Да и так понятно… чужая Юлька и родной отец, его свобода, его жизнь, его бизнес, в общем всё… Ну какой тут еще может быть выбор?
Герман между тем останавливается возле школы. Пока я подыскиваю слова, чтобы попрощаться, он берет меня за руку, переплетает наши пальцы, и этот жест у него получается совершенно естественным и в то же время очень интимным. Так, что меня пробирает до дрожи. Я боюсь, что это заметно и тихо говорю:
— Мне пора.
— Давай увидимся вечером?
— Зачем? — спрашиваю я, а у самой сердце так и трепещет.
Герман вместо ответа поднимает на меня взгляд, уже совсем другой взгляд — тяжелый, горящий, отчаянный. И я без слов вижу всё в его глазах. К щекам приливает горячая кровь. Я трусливо и спешно качаю головой.
— Нет, не могу вечером… — Потом буквально выстанываю: — Герман, ну зачем ты опять? Зачем опять всё это… Ты же только мучаешь нас обоих. Не надо, пожалуйста!
Я высвобождаю руку, выхожу из машины и почти бегу к школе, не оглядываясь. Потому что знаю — он смотрит.
В груди жжет. Сердце рвется наружу. Я дышу как загнанная лошадь. Едва не плачу. Но лишь прибавляю шаг…