— Ты меня любишь? — спрашивает вдруг Герман, глядя на меня. Причем смотрит очень серьёзно, словно это вопрос жизни и смерти. И от недавней расслабленной насмешливости — ни следа.
Не сразу, но все же отвечаю.
— Да, люблю.
И тут же взгляд его, острый, серьезный и даже какой-то пронизывающий, смягчается. Становится нежным.
— Люблю, но… — я замолкаю, не зная, как выразить словами полный разлад в душе. — Герман, отвези меня домой, пожалуйста. Мне пора.
Я встаю из-за стола. Иду к двери, но оглядываюсь. Герман тоже поднимается, медленно подходит ко мне. Останавливается напротив.
— И я тебя люблю. Без всяких но, — улыбается он. — Я даже готов слушать твои праведные речи… хоть каждый день.
— Я… я… — проклинаю свое косноязычие, которое нападает всякий раз, когда волнуюсь. — Герман, ты смеешься надо мной?
Я непроизвольно пячусь, потому что взгляд его задерживается на моих губах. А я не хочу ничего. Не могу. Не сейчас.
Шаг, другой, третий. Дальше отступать некуда. За спиной — стена.
— Ничуть… если ты любишь меня, полюби и мою тень… — отвечает он, переходя на шепот. Притягивает меня к себе. Находит мои губы и целует, легко ломая сопротивление. Целует так умело, так мучительно и сладко, что ноги подкашиваются, а внутри всё плавится и дрожит от предвкушения. И хочется, чтобы этот момент длился бесконечно. Хочется даже большего. Запретного. Но… в то же время происходящее не дает полностью расслабиться, не отпускает, свербит.
Он целует всё жарче. Дышит рвано. Вжимает меня собой в стену.
— Не уходи… Я так хочу быть с тобой…
Собрав все силы, я упираюсь ладонями в его грудь и разрываю поцелуй.
— Нет… нет… я не могу… Пожалуйста, перестань!
Герман в ту же секунду останавливается. Чуть отстраняется, убирает руки с моей спины и упирается ими в стену. Нависнув надо мной, смотрит в глаза. Он все еще дышит тяжело, но взгляд его вполне ясный и даже насмешливый. И опять это ощущение, что он видит меня всю насквозь.
— Как скажешь, Леночка, — наконец произносит Герман. И отходит. А я так и стою на ослабевших ногах, привалившись спиной к стене, и пытаюсь унять внутреннюю дрожь.
Спустя десять минут мы уже едем по ночной трассе в сторону города.
36. Лена
В машине тепло, комфортно, тихо играет музыка. Я расслабляюсь и незаметно засыпаю. А потом вдруг откуда-то сбоку раздается чей-то крик, и я вздрагиваю. Резко выпрямляюсь и кручу головой, не понимая, где я, что происходит. Но вижу Германа рядом и сразу успокаиваюсь.
Да, точно, мы же ехали из Листвянки и это его машина.
Он сидит, откинувшись в кресле и заложив руки за голову, и наблюдает за мной. В темноте, разбавленной лишь светом фонарей, я почти не вижу его лица, только очертания, а еще блеск глаз. Но все равно чувствую на себе его взгляд.
Осматриваюсь и понимаю, что мы во дворе моего дома. Значит, уже приехали? А я и не заметила…
При этом ни в одном из окон не горит свет. Выходит, уже очень поздно. Откуда-то опять доносятся крики, те же, что напугали меня со сна. Судя по звукам, это просто какая-то пьяная компания ни то ссорится, ни то мирится, нарушая ночной покой города.
Замечаю, что сверху на меня накинут пиджак Германа. Вот почему мне так пахнет его парфюмом прямо под носом.
— Ой, я уснула, похоже… А долго я спала?
— Почти три часа, — отвечает Герман.
— Ужас какой… — охаю я, передавая ему пиджак. — Что же ты меня не разбудил?
— Ты так сладко спала. Жалко было…
— Нет, надо было, конечно, разбудить… — смущенно бормочу я. — Мне так неудобно.
Мне правда очень неловко. Вдруг я всхрапнула нечаянно? Или еще что… Ой, лучше об этом даже не думать. Да еще Германа задержала, а он ведь такой занятой человек. И там его ждут…
— Брось. Что тут неудобного?
— Ну, у тебя же дела… куда-то надо было… к Леонтьеву…
— Мне никуда не надо было, а Леонтьев подождет.
— Ну все равно… ты столько времени впустую потерял.
— Почему впустую? — он поворачивается полубоком и придвигается ко мне. — Я тобой любовался…
Его голос едва уловимо меняется, словно он говорит, сдерживая улыбку.
— И мне было очень приятно. Ты во сне такая трогательная и беззащитная, как ребенок… и так забавно причмокиваешь, когда спишь… и так сладко пахнешь…
Я чувствую, что густо краснею. Хорошо хоть темно, и он не видит этого. Его губы касаются моего виска, и меня тут же осыпает мурашками…
— Герман, пожалуйста, не надо… — шепчу я, отклоняясь к окну, пока еще могу себя контролировать.