— У тебя тоже что-то произошло? Что-то плохое? — спрашиваю у него, не оставляя попыток его разговорить.
Он лишь еле заметно качнул головой, мол, нет, ничего.
Мы останавливаемся у ворот, ждем, когда они медленно разъедутся. Затем въезжаем во двор.
— Ты не очень-то разговорчив, — бросаю я. Получается как-то ворчливо, с упреком.
Но Герман наконец оживает. Улыбается краешком губ.
— Я не люблю разговаривать за рулем, извини. Да и подумать кое о чем надо было. Идем.
Приобняв за плечи, он ведет меня по дорожке к дому. Однако я все равно чувствую в нем какое-то напряжение. Словно ему что-то не дает покоя. Я хочу расспросить и уже было открываю рот, но тут нам навстречу выходит женщина. Немного старше нас, лет тридцати примерно, ухоженная и довольно симпатичная. Она останавливается на крыльце и с такой чарующей улыбкой смотрит на Германа, что мне становится очень неприятно.
— Я домой. Если буду нужна…
— Я позвоню, — заканчивает ее фразу Герман. — Спасибо, Марина.
Она снова одаривает его улыбкой и, попрощавшись с нами, уходит. Мне очень хочется узнать, что это за Марина, и, главное, какие у них отношения, но я в замешательстве, как всё это сформулировать, чтобы не выглядеть в его глазах глупой ревнивицей.
Но Герман, не дожидаясь моего вопроса, бросает на меня чуть насмешливый взгляд сверху и отвечает сам.
— Это приходящая домработница.
— Да мне все равно, — привираю я. — Но я не знала, что у тебя появилась домработница…
— Она всегда была. Кто бы иначе ухаживал за домом? Мы ведь здесь почти не бываем. Обычно она приезжает дважды в неделю… Сегодня я внепланово попросил ее заехать, всё тут подготовить, чтобы не вышло как в прошлый раз…
— Как в прошлый раз?
— Когда курьер сюда заказ привез. Помнишь? Просто сейчас лучше избегать чужого внимания.
— Да уж… — вздыхаю я, тут же вспоминая тяжелый разговор с мамой Антона.
В доме и правда так вкусно пахнет какими-то специями и выпечкой, что рот тотчас наполняется слюной. Я ведь с самого утра ничего не ела.
— Проходи, — Герман указывает на кухню. — Не стесняйся, хозяйничай там. А мне нужно еще пару звонков сделать. Это недолго.
Он выходит на крыльцо и возвращается минут через десять. Я за это время успеваю заглянуть в каждый шкафчик, в холодильник, полный, кстати, под завязку, в духовой шкаф, откуда и исходит этот божественный запах, а еще накрыть на стол и обменяться парой-тройкой сообщений с Юлькой.
По ее словам, Вера Алексеевна и Антон страшно обрадовались, когда она вернулась. Ну и в общем-то там сейчас всё более или менее спокойно. Правда, про статью они еще не знают.
«Думаю, на сегодня с них хватит новостей, — пишет Юлька. — Может, завтра расскажу Антохе».
«А ты сама как?» — спрашиваю я.
«Ненавижу всех», — отвечает Юлька и добавляет дьявольский смайлик.
Честно, Юлька не перестает меня удивлять. Столько всего пережить и не сломаться, думать о других, смайлики ещё какие-то слать…
Я тоже отправляю ей в ответ эмодзи — сердечко. Слышу шорох за спиной, поворачиваюсь — а Герман, оказывается, уже тут. Стоит в дверях, привалившись плечом к откосу, и наблюдает за мной с легкой улыбкой.
— Ой, — вырывается у меня от неожиданности. — Ты уже всё? Освободился?
Герман, кивнув, проходит, садится к столу напротив меня. Наконец-то можно поесть, а то у меня живот уже такие рулады выводит, что стыдно.
Я с аппетитом налегаю буквально на всё, что приготовила домработница Германа: салаты, запеченный в фольге лосось, крохотные пирожки с безумно вкусной начинкой. Потом вдруг замечаю, что сам Герман ест не торопясь, с ленцой и как-то аристократично, и мне сразу становится неудобно. Чувствую себя какой-то дикаркой оголодавшей. Я сразу выпрямляюсь, подбираю локти и тоже начинаю еле-еле ковыряться вилкой в тарелке, стараясь есть так же, как он. Герман это, конечно же, подмечает.
— Да брось, Лен, ешь так, как тебе удобно. Не смотри на меня. Я просто сыт. Поужинал не так давно. А то бы тут уже ничего не осталось, — шутит он. Но это неправда, он всегда так ест. А сказал так, чтобы я не смущалась. Но я все равно смущаюсь.
— Спасибо, я тоже уже сыта.
— Тогда рассказывай, Леночка… — он ставит локоть на столешницу и подпирает щеку кулаком.
— Что рассказывать? — теряюсь я.
— Всё. Всё, что сегодня произошло.