На самом деле, ко мне они отнеслись очень тепло. Охотно подсказывали, что и как, помогали освоиться, влиться в коллектив, звали на какие-то мероприятия. Наша староста Яна Ворон прямо шефство надо мной взяла поначалу. Опекала всячески. Да и другие девчонки тоже были дружелюбны и как-то сразу приняли меня в свою компанию. Только Юлька Орлова держалась отстраненно. Мы даже не здоровались первое время. Правда, я и не особо обращала на нее внимания. Мне тогда не до того было, я переживала за бабушку и многое просто не замечала.
Потом уже, на вечеринке дома у Яны Ворон, девочки меня «просветили», что с Орловой лучше не общаться.
— Вот ты — нормальная девчонка, только пока не всё знаешь, не всё понимаешь. Так что слушай нас, — покровительственно говорила Яна и остальные ей поддакивали. — Орлова — это чума.
— Скорее, трепонема, — вставила Катя Шукшина под дружный смех.
— Точно, — согласилась Яна. — Ты, Лен, держись от нее подальше.
— Почему? — искренне не понимала я.
— Ой… так быстро и не расскажешь. Просто верь нам.
— А мне она показалась обычной девушкой. — Мне, может, и не хотелось портить отношения с девочками, но что это за заявочки — не общайся и всё тут?
— Шалава она обычная, — фыркнула Яна. И полилось:
— В прошлом году у нас философию вел Калашников. Зверь, а не препод. Два раза пропустишь — всё, до экзамена не допускает. Только через деканат. Ой, у него даже и без единого пропуска сдать было нереально сложно. Гонял на экзамене всех в хвост и в гриву. А эта красотка Орлова почти не ходила на его занятия. Приперлась на экзамен самой последней, заперлась с ним в аудитории и вуаля. Получила «отлично». Как тебе такое?
— Девочки, девочки, а как она с Колосовым, помните?
— Ага! Это еще на первом курсе было. Англичанин наш. Нормальный препод, только бабник. Пускал слюни на Орлову, а она и рада стараться. Ради зачета замутила с ним, потом его уволили.
— Говорят, она и в общаге там отжигает. Она же общажница… Девчонки рассказывают, мальчики к ней в комнату гуськом ходят. Понятно, для чего.
— Ой, да она на каждые штаны готова вешаться. Ее бы уже отчислили сто раз, да декан у нас такой сердобольный мужик. Так ее жалеет, жалеет, бедненькую.
Девочки снова зло засмеялись, а мне стало неприятно.
— А она его так благодарит, благодарит… — Диана Носова, сидя на стуле, принялась ритмично двигаться вверх-вниз с томным постаныванием, чем вызвала новый прилив хохота.
— В общем, Лен, общаться с ней зашквар. Ты поняла? — назидательно произнесла Яна.
Я и не рвалась дружить с Юлькой на самом деле, просто не понравилось, что староста и остальные так на меня давили.
— Вы уж извините, девочки, но я как-то привыкла складывать свое мнение о человеке сама, не со слухов и сплетен… И решать, с кем мне общаться, а с кем нет, тоже предпочитаю сама.
Девчонки сразу затихли. Яна впилась в меня долгим взглядом, потом хмыкнула:
— Ну, складывай. Только смотри… будь осторожнее… А то с кем поведешься…
Не то чтобы я сразу кинулась общаться с Юлькой назло девочкам, нет. Я и не собиралась даже. Просто обозначила свою позицию. А вот потом, когда увидела, как ее травят всей группой, уже не смогла остаться в стороне. Хотя Юлька и сама неплохо отбивалась от нападок.
Я подсела к ней как-то на психологии — там требовалась работа в паре, а с ней никто не хотел садиться. Ну и с тех пор мы потихоньку стали общаться.
Однажды мы шли с ней в столовую, и нам навстречу попался мужчина-преподаватель, лет сорока. Юлька с ним поздоровалась, а потом мне сказала:
— Это Калашников. Препод по философии. Человек с большой буквы! Человечище! Так перед ним неловко, капец…
И я сразу вспомнила те сплетни, которые рассказывали девчонки. Однако Юлька выдала совсем другую историю:
— Я половину его занятий пропустила. Просто его пары всегда ставили нам так неудобно. А я тогда еще работала на заправке, не успевала вообще. Как-то он подъехал на своем опеле на АЗС, ну и узнал меня. У него, оказывается, суперпамять на лица. Мы разговорились, он сказал, что тоже студентом подрабатывал где ни попадя… Короче, потом на экзамене тоже поболтали о том о сем. Я ему про свою жизнь несчастную задвинула, он мне — про свою… А я и рада трепаться, по билетам же — ни в зуб ногой. Короче, он мне просто так поставил. И мне до сих пор, блин, стыдно…
Однако к парням Юлька и правда была неравнодушна, что есть, то есть. Каждого встречного осмотрит-оценит в духе: «О, вот тот ничего такой» или «А этот какой-то лох на вид, даром что шмот брендовый». Но чтобы вешаться на любого — я такого за ней не замечала.
У нее другой бзик. Она мечтает о богатом принце. Кое-кто из друзей Антона к ней подкатывал, когда я их познакомила. Но она решительно всех отшила. Правда, не из высоких соображений, а потому что «нищеброды».
Она — яркая, красивая, веселая. Кому-то может показаться, что она флиртует напропалую, но на самом деле у нее просто такая манера общения. Она и со мной так же разговаривает — легко, игриво, беспечно. Всегда щедра на комплименты, а при встрече обнимает и целует в щеку.
Сегодня Юлька с самого утра мне названивала — вдруг загорелось ей повидаться. И у меня как раз выходной. А если уж совсем честно, то я просто ухватилась за эту возможность. Я жалею Антона, очень жалею. Но тяжело с ним, почти невыносимо. Он стал злой, замкнутый, раздражительный. Будто совершенно другой человек. И я просто не знаю, как его растормошить, как вернуть обратно. На все мои слова, на все попытки наладить контакт он или молчит, или сердится: «Оставьте все меня в покое!».
Ладно уж я. В конце концов на меня он имеет полное право злиться. Но со мной он еще сдерживается, а Вере Алексеевне откровенно грубит. А ведь раньше он очень трогательно и нежно относился к своей маме.
Отец его как-то услышал, как он кричит на маму, и пристыдил его. А Антон в ответ с надрывом: «Ну сдайте вы меня уже в хоспис, раз я вам всем так мешаю! Все равно толку с меня уже не будет».
Вера Алексеевна потом долго и безутешно плакала. А я в этой обстановке просто схожу с ума. Ладно еще, когда вечером прихожу с работы. Поужинаю, приму душ и спать. А сидеть в одной комнате с ним целый день — это пытка. Как будто ядом дышишь. И уйти не могу. Ведь это я разрушила их жизнь, их семью, их счастье…
Но сегодня я к Юльке вырвалась словно из плена на свободу. Сижу, наслаждаюсь моментом, с удовольствием слушаю ее болтовню. Спохватываюсь уже около семи вечера.
— Ой, всё, Юль, мне пора. Скоро последняя маршрутка до Листвянки.
Юлька качает головой.
— Капец ты попала, конечно… Но знаешь, что я тебе скажу, ты не обязана быть его сиделкой. Да, может, это и не очень красиво, если ты его бросишь, но, Лен, живем один раз. А вы даже не женаты. Охота тебе гробить свою жизнь?
— Давай не будем?
— Как скажешь, — вздыхает Юлька, а, завидев, что я достаю кошелек, начинает протестовать: — Э, нет! Я плачу!
— С какой стати? Давай пополам?
— Ну нет. Я же тебя пригласила. К тому же у тебя каждая копейка на счету.
— А у тебя как будто нет.
— А вот и нет, — смеется она. — Я сегодня богачка. Вчера у нас в «Сенаторе» гуляли какие-то мажоры. За моим столиком. Назаказывали всего… мама дорогая! Пошумели, конечно… но зато такие чаевые отвалили, что я глазам не поверила. И это еще не всё…
Лицо у Юльки становится загадочным. Она наклоняется ближе, будто кто-то нас тут слушает.
— Короче, среди этих мажоров был такой мальчик… Офигенный просто.
— Ммм, — киваю я. — Но мне правда уже пора.
— Да сейчас, сейчас. Смотри, — она достает телефон, открывает контакты. Там просто чей-то номер телефона, сохраненный под именем Слава.
— И что это? — не понимаю я.
— Не что, а кто. Это один из тех мажоров. Слава Леонтьев. Он ко мне прямо там подкатывал. Ну не в наглую, не приставал, а чисто так, знаки внимания оказывал. Улыбался, комплименты говорил, весь вечер глаз с меня не сводил. Потом, когда они уходили, звал с собой, но я ему такая: «Нам нельзя с гостями общаться и у меня смена еще». Он: «Хочешь договорюсь?». В общем, я отказалась, и он дал мне свой номер. Договорились созвониться на днях. Прям слово с меня взял, что я обязательно ему позвоню. Представляешь?!