***
Тренировка у нас сегодня подзатянулась немного, и я выхожу из комплекса только около пяти. До центра ехать не так уж далеко, но сейчас – самые пробки.
– На Карла Маркса и на Ленина вообще всё стоит глухо, – подтверждает Василий. – Можем сделать небольшой круг, там посвободнее должно быть, если верить яндексу. А там свернем на Тимирязева…
– Давай, – равнодушно соглашаюсь я. Тренер нас сегодня загонял. Да и отец вчера меня вымотал. Опять весь вечер выносил мозг по поводу отъезда в Канаду.
«У тебя этих Лен будет десятки, сотни, – орал он. – Ничего в ней особенного. Обычная кукла, каких полно кругом. Еще и голь перекатная».
«Для меня она одна», – старался я держаться спокойно.
«Очередная золушка, которой захотелось в сказку, – не слышал и не слушал меня отец. – Сейчас она хлопает невинно глазками, а моргнуть не успеешь – вцепится…».
В общем, с отцом мы вчера в итоге разругались. Только отец не понимает, что чем сильнее он давит, тем больше меня тянет к ней. Хотя куда уж больше... Вчера я чуть не сорвался к Лене прямо в ночи. Потом подумал, что ее бабушка моего внезапного появления не поймет.
Смотрю в окно, пока Василий пытается продраться через запруженный центр, а сам представляю Лену, заспанную, теплую, в нежном смятении – такую, какой помню ее в Листвянке. И невольно улыбаюсь.
Осматриваюсь – мы уже довольно близко от Лениного дома. Набираю ее номер, чтобы сообщить, что подъезжаю, скоро буду.
И вдруг вижу ее. Сморгнув, приглядываюсь – точно она. И Василий ее узнает.
Лена, зажимая одной рукой телефон, а второй – держа пакеты, перебегает дорогу в паре десятков метров от нас.
– Я в библиотеку решила сходить… – говорит мне, не догадываясь, что я ее вижу.
И только я собираюсь сказать, мол, посмотри направо, – мы там припарковались как раз – как вдруг понимаю, что идет она ни куда-нибудь и ни в какую-то там библиотеку, а к Чернышову.
Лена торопливо взлетает по лестнице и скрывается за дверями больницы. Я следую за ней.
И сразу шум улицы для меня глохнет, словно превращается в мертвую декорацию. Слышу только звенящий гул в голове и тяжелый, каменный стук сердца.
В приемном покое ее уже нет, и я поднимаюсь в отделение.
Не знаю сам, зачем иду туда. И так ведь все ясно. Она ходит к нему, хотя обещала, что больше не станет. И что хуже всего – она соврала мне. Может быть, врала и до этого.
Триста пятая палата. Дверь приоткрыта. На миг останавливаюсь – к горлу подкатывает тошнота. Не хочу их видеть, потому что не знаю, что буду делать потом... Но, сглотнув, все-таки захожу и замираю у порога. Она стоит ко мне спиной, а Черный держит ее руку. Этот урод трогает ее, а Лена… Лена ему что-то говорит, я не различаю. Гул в ушах и грохот пульса перекрывает все остальные звуки.
Вдруг возникает мысль: да ну, не может быть такого, это какой-то сюр…
А потом она оглядывается, и я вижу, как ее лицо искажает растерянность и испуг. Это лицо человека, которого застали врасплох. Несколько бесконечных секунд длится этот момент.
Потом Лена делает шаг ко мне:
– Герман...
А я разворачиваюсь и ухожу...
59. Лена
Герман уходит, хочу догнать его, а на меня, наоборот, в первые секунды наваливается оцепенение. От шока, наверное. Вихрем проносятся мысли: как здесь появился Герман? Откуда? Неужели следил? Или случайно увидел? А его звонок что значит? Он же меня спросил, где я. Зачем тогда спрашивал, если видел? А я… о, господи, я же ему сказала, что в библиотеке…
Не хотела говорить ему на ходу, по телефону, боялась, что слушать не станет. Хотела лично потом сказать. А вышло всё так ужасно. Хуже просто не придумаешь. Будто специально пообещала для отвода глаз не ходить к Петьке, а сама тайком опять… Обещание свое нарушила. Еще и соврала, схитрила. Представляю ситуацию его глазами, и тотчас накатывает страшная слабость. Внутри всё холодеет, а перед глазами плывет.
Как во сне, в дурном сне, выхожу из палаты. Голова кружится так, что пол и стены качаются. Хочу бежать за Германом, все объяснить, но ноги еле двигаются, словно чугунные.
В конце концов приваливаюсь к стене спиной, не в состоянии идти дальше. По лбу струится пот. Заглатываю воздух ртом, жадно, часто, но все равно его не хватает. Внезапно здесь становится слишком душно.
– Э-э, подруга, что с тобой? – слышу женский голос над ухом. – Тебе плохо?
– Да, – шепчу я пересохшими губами.
– Давай-ка, иди сюда… вот так… садись.
Женщина берет меня под руку и усаживает на кушетку. И кричит кому-то:
– Галя, сюда! Здесь девушке плохо.
Через несколько секунд подбегает медсестра.