С досады я чуть не плачу. Я же здесь как в клетке!
Но когда приходит бабушка, старательно делаю безмятежный вид, чтобы ее не расстраивать. А вот когда остаюсь одна – хоть волком вой. Я бы, наверное, и выла, если бы в палате никого больше не было. Но при людях стыдно.
Зато наконец удается поговорить по душам с Олесей Владимировной. И узнать то, что так меня волновало.
Она приходит сегодня позже обычного и, к счастью, одна. Мы спускаемся с ней в больничный двор. Там разбит небольшой скверик, вдоль дорожек есть скамейки. Можно сесть и спокойно, без помех и чужого внимания, пообщаться.
– Спасибо вам… – первым делом горячо благодарю ее я.
– Да за что? – искренне удивляется она. – Я же виновата, уговорила тебя, а сама не уберегла. Ты прости меня, пожалуйста, Лена. Я просто никак не ожидала, даже подумать не могла, что они способны на такое…
– Вы не виноваты, – смущаюсь я.
– Виновата, еще как виновата! Страшно представить, что бы случилось, если бы Соня не позвала Германа… если бы Герман не успел...
– Значит, это все-таки был он… – говорю я, даже не ей, а, скорее, себе. Но она подхватывает:
– Он! Да… Герман, конечно, своеобразный… но здесь он – молодец. Я-то от страха совсем растерялась, да и все там тоже… Звали врача, врача – нет. Такой ужас! Все в панике. А он с тобой на руках бегом… сразу в машину… Хорошо, что машина его тут же у входа стояла. Он тебя отвез. Следом я приехала сюда. Потом уже за бабушкой твоей съездила.
– А где мой телефон, вы не знаете?
– Нет… потерялся, что ли? И сумка тоже? Ну надо же, этого еще не хватало… Я попробую узнать, поспрашиваю. Да, надо было хоть вещи твои взять. Но я такая паникерша, перепугалась за тебя и про все забыла, конечно… А что было еще в сумке? Документы, деньги?
– Только телефон, ну и немного денег, да.
– Может, Герман взял? Я спрошу у него. Но, если что, у меня дома есть старенький аппарат, я его тебе завтра привезу. Только вот симка… ну, ладно, с этим тоже что-нибудь придумаем. Лен, все-таки скажи, что там произошло? А то Соня Шумилова одно говорит, Михайловская и Патрушева – другое… К тебе еще не приходил инспектор из ПДН?
Я качаю головой.
– Ну, придет еще, значит. Опросит тебя… Ты, Лена, главное, не выгораживай никого. А то пожалеешь их, и все им с рук сойдет. Я не кровожадная, но я – за справедливость. Так что говори все, как было, ничего не утаивай. Соня сказала, что они… издевались над тобой. Светлана, конечно, сейчас плачет, клянется, что не знала ничего про твой недуг. Говорит, что просто толкнула тебя за то, что ты порвала ей платье. Кстати, она тоже собиралась прийти к тебе с извинениями. Не приходила, нет? А из-за чего вообще все это случилось? Из-за Германа?
Я киваю, а она качает головой.
– Ох, уж этот Герман…
А мне так хочется еще что-нибудь про него узнать. Может, она с ним виделась? Может, знает, почему он не приходит?
– А вы с ним не разговаривали? Ну, после этого…
– С кем? – зачем-то переспрашивает она, хотя я вижу, что она и так это понимает.
– С Германом.
– Ну… – теряется она. – О чем-то, может, и говорили. Но ни о чем таком особенном… А что?
– Да просто… – пожимаю плечами, но, не выдержав, все же признаюсь: – Я думала, он меня навестит, а он…
Олеся Владимировна смотрит на меня с сожалением, чуть склонив голову вбок, и порывисто обнимает.
– Все будет хорошо, – шепчет уверенно.
Когда она уходит, я еще какое-то время сижу во дворе. В палату возвращаться совсем не хочется. Я разглядываю фигуры лебедей, сделанные из покрышек, больных, неспешно гуляющих по тропинкам, санитарку, толкающую перед собой тележку с баками.
А потом внезапно вздрагиваю, заметив на крыльце больницы до боли знакомый силуэт. Герман! Все-таки пришел! Наконец!
Он стоит, опершись локтями о перила, и смотрит на меня. И такое ощущение, что он давно уже стоит и вот так, издалека, смотрит. Но почему-то не подходит.
Только сейчас, когда я приподнимаюсь со скамьи, он тоже спускается с крыльца и идет мне навстречу.
Я радуюсь ему так, что сердце из груди выпрыгивает. Да, мы не мирились с ним, даже не разговаривали после расставания, но все это уже ничего не значит. Он ведь сказал, что любит меня. Теперь я точно знаю, что это было. Я это помню…
Чувствую, как у меня расплывается улыбка. И пусть. Я рада... я так рада его видеть, что мне не только улыбаться, мне плакать от счастья хочется.
Я ускоряю шаг, едва не бегу к нему, а он, наоборот, движется медленно, лениво, как-то нехотя. А потом, когда он уже близко, я замечаю выражение его лица…