Скучающий взгляд Горра на миг останавливается на Жуковском и становится презрительным. Тоже на миг. А затем Горр, не спрашивая разрешения, преспокойно идёт на выход.
Денис Викторович, повернувшись, смотрит ему в спину и открывает было рот, будто хочет его окликнуть, но почему-то молчит, словно колеблется. Да и смотрит как-то не очень уверенно.
Так и не окликнув Горра, раздраженно бросает нам:
– Всё, скоро звонок. Свободны.
Вообще-то до звонка ещё порядком, но мы молча покидаем спортзал.
3. Лена
До звонка мы сидим в женской раздевалке, чтобы случайно не попасть на глаза директрисе или, что ещё хуже, Бурунову, её заму. Иначе потом всем прилетит: и нам, и физруку.
– Как думаете, девчонки, Дэну что-нибудь будет? – спрашивает Михайловская.
Наши Дениса Викторовича за глаза зовут Дэном. Хотя как за глаза? Он прекрасно это знает и ничуть не против такого панибратства. Он, конечно, очень молод, но ведь учитель. Ещё и наш классрук. А ведет себя как кореш какой-то. С парнями здоровается за руку, курит с ними за школой, девчонкам при встрече подмигивает. Нашим красоткам Лариной и Михайловской частенько показывает большой палец. Это типа комплимент.
В вайбере в беседе класса тоже может порой такое отмочить, что тихо офигеваешь.
В родительском чате Денис Викторович, конечно, пытался изъясняться в рамках приличия, но его это быстро утомило, и он оттуда просто вышел. И теперь, если что-то надо сообщить родителям, пишет в нашей беседе: «Передайте предкам…».
Вот такой он у нас – простой как три копейки, демократичный, хамоватый. Ничуть не похож на нашу прежнюю классную (она уволилась год назад), да и вообще на любых других учителей. Но наши в нём души не чают. Особенно парни. Даже мой Петька.
Ну, разве что Илья Жуковский исключение. Но кто его спрашивает?
– Если реально эта баба на него настучит, то Дэну конкретно может влететь, – с серьезным видом сообщает Агеева.
Мать у нее работает секретарем в департаменте образования, так что девчонки ей верят. Сидя на скамьях, наклоняются вперед, чтобы видеть её и не пропустить ни слова. А она со знанием дела продолжает:
– Но тоже смотря как настучит. Одно дело – если просто директрисе нажалуется, и совсем другое – если подаст докладную. Так что всё может быть: от выговора до увольнения. А если Жучку, ну или там его мамашу, надоумят накатать заяву в прокуратуру, снять побои, то нашему Дэнчику вообще невесело придётся.
– Да какие там побои? – фыркает Патрушева. – Подумаешь, мячиком ему разок прилетело.
– Да любые синяки, если есть, будут считаться побоями. А они сто пудов у него есть. Даже у меня есть. Я фиг знает, откуда они берутся. Вон, смотри, – Агеева задирает до локтя рукав блузки, демонстрируя коричневый синяк. – На ногах ещё больше… А Жучка вон как сегодня завалился. И пока играли, его ж там пацаны и толкали, и пинали. Герман его вообще снёс. А вместе со словами той бабы, Дэн потом замучается доказывать, что это не он Жучку бил.
– А что это за баба, кстати? С чего это она к нам приперлась?
– Да фиг ее знает, кто она вообще такая. Первый раз вижу.
– Вот же овца рыжая, – цедит Михайловская, а затем передразнивает противным голосом: – Я этого так не оставлю! Я сейчас же побегу на вас стучать…
Девчонки вяло прыскают и снова начинают возмущаться.
– Блин, жалко будет, если Дэна уволят. Единственный нормальный учитель на всю школу.
– А если до прокуратуры дойдет, что, и посадить могут?
Агеева, вздохнув, пожимает плечами.
– Капец! Из-за этого дрища недоделанного у человека могут быть такие проблемы… – бубнит возмущенно Патрушева.
– Ну вообще-то, – не выдерживаю я, – Дэн сегодня перегнул палку. Как учитель, он не имел права оскорблять и…
– Начинается… – скривившись, тянет Михайловская. – Давно мы не слышали Жучкину адвокатшу.
– Ничего не начинается. Просто подумай… поставь себя на его место: тебе бы понравилось, если бы тебя так оскорбляли… унижали? При всех?
– Жучка сам виноват, – равнодушно ведет плечом Михайловская.
– В чем? В том что сильный, здоровый, взрослый мужик над ним издевался?
– Да кто над ним издевался? – хором возмущаются девчонки. – Кто виноват в том, что Жучка даже мячик принять не в состоянии?
– Кто виноват, – подхватывает Патрушева, – что он такой дрищ и лошпет?
На самом деле мне тяжело вот так спорить и что-то кому-то доказывать. Даже если у меня железобетонные доводы.
Меня подводит собственное сердце, ущербное с рождения…