«Ленке нельзя пить. У нее проблемы со здоровьем».
Ну и на какое-то очередное дебильное предложение Ямпольского, разнылся:
«Пацаны, пожалуйста, не надо вот этого. Я не сливаюсь. Всё сделаю, слово даю. Приведу Ленку куда скажете и ничего ей не разболтаю. Только давайте без жести?».
Его тут же назвали слабаком, ссыклом, тюленем, но смилостивились. Пообещали, что никакой лютой жести творить никто не будет.
Среди этого потока нездоровых фантазий проскочили пара сообщений, адресованных мне. Одно коротенькое от Лариной, второе – там целое полотно – от Михайловской.
«Умно, Герман, очень умно. Браво! Нож в спину от лучшего друга – это идея на миллион, круче не придумаешь»
«Да, Герман, ты реально чертов гений! Как же у тебя голова работает! Я в восторге! Когда ты вчера сказал, что придумаешь Третьяковой наказание, я даже не ожидала, что ты захочешь провернуть всё руками Черного. А ведь действительно, просто размотать эту овечку было бы далеко не так феерично. Она бы встала, отряхнулась и дальше пошла. Попричитала бы немного, а Черный и Сонька утерли бы ей сопли и проводили к директрисе. Строчить очередной донос. Но совсем другое дело, если казнить Третьякову будут ее же друзья. Вот это реально наказание! Беспощадно, блестяще, справедливо, сокрушительно! Соньку Шумилову пусть возьмет на себя Ямпольский. И Жучка, кстати, тоже должен в казни участвовать. Ты как считаешь?».
«Вообще-то это моя была идея с испытанием для Черного», – напомнил о себе Шатохин, но его ремарку никто не принял во внимание.
Я не стал ничего писать в ответ. Сообщения эти вчерашние, поздновато отвечать. Да и не хотел, потому что… не знаю, почему, но как-то стремно стало, что ли. Муторно. Тягостно. Сам не могу этого объяснить.
В общем-то, унижения ради унижений, без всякой цели и смысла, мне всегда были чужды. И почему наши так любили гонять того же Жучку, какой в том интерес – я тоже не особо понимал, но было плевать. В принципе, люди ведут себя так, как им позволяют.
А сейчас… не знаю. Наверное, пожалел её.
И как бы странно это ни звучало, я вдруг поймал себя на мысли, что даже хотел бы ошибиться в Чернышове.
Но когда спустя полчаса увидел его вместе с Третьяковой возле школы, а потом и в гардеробе, понял – нет, не ошибся…
Он так суетился перед ней. И ко мне боялся подойти. Даже не ко мне, а мимо меня. И ей в глаза не смотрел, отворачивался.
Ну как она этого не замечает? У него же на лице всё большими буквами. Как можно быть такой слепой?
С минуту, может, меньше я наблюдал за обоими. И тут ее кто-то толкнул в спину, а в следующий миг она оказалась у меня в руках. Внезапно. Я даже сам растерялся. И не сразу сообразил, что практически обнимаю ее. Потом, конечно, тотчас убрал руки. И поспешно отошел. Как еще краснеть не начал. Вот это был бы номер. Идиотская, в общем, ситуация. Наверное, просто эффект неожиданности.
***
Вечером директриса созвала обещанное собрание. Мой отец, разумеется, не ходил. Да и нечего ему там делать.
Позже от девчонок я узнал, что Дэна не отстранили, а уволили, это уже точно. А классной вместо него нам поставили новую англичанку.
21. Лена
Мы с Петькой торчим в школьном дворе, время от времени поглядывая на светящиеся окна нашего класса. Там сейчас идет родительское собрание. И что-то оно в этот раз подзатянулось. Во всяком случае мы ждем своих (я – бабушку, а Петька – свою мать) уже третий час.
Я успела замерзнуть, хотя на улице нехолодно, а он – проголодаться. Кроме нас с Чернышовым обычно никто не сопровождает своих на собрания. А я боюсь отпускать бабушку одну. Особенно сейчас, когда темнеет рано и вечерами такой гололед. Она у меня плохо видит и ходит с трудом.
Петька замечает, что я слегка дрожу и шмыгаю носом.
– Замерзла? Хочешь, зайдем в школу погреемся?
– Да там опять техничка будет на нас кричать.
Полы у нас моет и правда редкая злючка, которая орет на каждого, кто после уроков болтается по школе. А на пацанов поменьше и вовсе замахивается шваброй.
– Ну и пусть себе кричит… – бубнит Петька, а потом вдруг захватывает меня в кольцо своих рук. От неожиданности я не сразу нахожу, что сказать. Лишь удивленно таращусь на Петьку.
– Погрею тебя… – говорит он и прижимает к себе теснее. – Знаешь, как пингвины греются? Друг о друга.
В общем-то, да, так теплее, но все равно как-то странно. Я стою, гляжу на Петьку снизу вверх и всё думаю: спросить или не спросить, где он так долго гулял накануне и почему так нервничал из-за Горра. Предостеречь его или все же не надо?