– Да у тебя, Соня, на лице все написано! Только слепой не заметит…
– В смысле? Но я… я ничего никогда… я к Антону никогда не подходила… ну вот только когда его Горр ударил… – лепечет она растерянно. – Я же не писала ему, не звонила, вообще ничего такого…
Я молчу.
– Значит, все знали? Лучше бы ты мне об этом сказала! – заводится она. – Я, наверное, как идиотка выглядела, а ты молчала. Знала и молчала! Как ты…
– Соня, – устало, но твердо прерываю ее я, пока она опять не наговорила лишнего. – Во-первых, нет ничего идиотского в твоих чувствах. Даже наоборот. А во-вторых, ты зачем позвонила мне? Про Петьку спросить? Или извиниться? Или еще раз накричать, обвинив во всех грехах? Если первое – то я уже ответила. Он в коме, прогнозов пока никаких. Если второе – я тебя прощаю. А если третье – я просто сейчас положу трубку и больше мне не звони.
Соня, ничего не ответив, сама сбрасывает звонок. А через час мне приходит от нее сообщение:
«Чтоб ты знала, это твой Горр подбил Антона нас рассорить, это он все придумал. Антон только повторил его слова».
Я ничего на это не отвечаю.
На следующий день бедный Петька – главная тема разговоров в школе. Почему-то все – и наши, и учителя, и парни из других классов – спрашивают про него у меня. А я уже устала рассказывать одно и то же. Ко всему прочему, я вижу, что всё это очень не нравится Герману. Хоть он ничего такого и не высказывает, но от него буквально волнами исходит раздражение. И сам ходит мрачный. Но все как сговорились просто. Даже охранник останавливает меня в фойе и спрашивает про Петьку, когда мы с Германом идем домой после уроков.
– Никуда от этого Черного не скроешься, – недовольно бросает он.
***
Вечером к нам домой наведывается Олеся Владимировна. На самом деле она приходила к Чернышовым – передавала Петькиной маме матпомощь от школы, от родительского комитета и от себя лично. Ну и решила к нам заглянуть заодно.
Бабушка, конечно же, усаживает ее за стол, хоть та и упирается.
– Пока не накормлю вас ужином – не выпущу.
И Олеся Владимировна сдается. Сначала они обсуждают то, что случилось с Петькой. И я узнаю от нее, что этих подонков, оказывается, сегодня уже поймали. Нашли по камерам. Самое чудовищное – они совсем еще малолетки.
– Им всего по четырнадцать-пятнадцать! Дети совсем! Старшему из них – шестнадцать, – ужасается Олеся Владимировна. – А уже такое творят… И себе ведь тоже судьбу калечат. Потому что вот отправят их теперь в спецучереждение, а то и вообще в колонию для несовершеннолетних, и что из них станет? Там они еще больше ожесточатся… Страшно жить становится, когда такое происходит рядом… страшно детей рожать. Потому что только и бойся потом каждый день, вдруг что случится… Дай бог, чтобы Петя поправился…
Она по-настоящему расстроена. Вид у нее измотанный, даже какой-то больной и под глазами темные круги.
– Жаль, что Петр не поехал со всеми на Ольхон… – вздыхает Олеся Владимировна, затем переключается на меня: – А как у вас дела? Как чувствуешь себя, Леночка? Скоро ЕГЭ начнутся, ты не нервничаешь?
– Нет, – честно отвечаю я.
– И правильно. Тебе надо поберечь себя. Сумма, конечно, очень большая, но и отзывчивых людей, слава богу, много… Документы нужно потихоньку готовить…
Дальше разговор не вяжется. Мы в скорбном молчании допиваем чай, как вдруг в дверь раздается нетерпеливый стук. В прихожую врывается тетя Люда, взъерошенная, возбужденная, запыхавшаяся.
– Петруша в себя пришел! – с порога выпаливает она на одном дыхании. – Он в сознании! Узнал меня! Я только сейчас и больницы… Сказали, это очень хорошо. Кризис миновал. Лечиться, конечно, нам еще долго, но самое страшное уже позади.
56. Лена
Петька – молодец. Идет на поправку семимильными шагами.
«Ничего удивительного. Организм молодой, здоровый, крепкий… справляется. Через недельку-другую выпишем», – говорит Петькин лечащий врач, забыв о том, как ещё недавно со скорбным выражением лица разводил руками и не давал никаких прогнозов.
Но это ерунда, конечно. Главное – Петька выкарабкался.
Его неделю как перевели в общую палату, где он лежал с двумя парнями. И я уже успела его дважды навестить – сразу и в минувшее воскресенье. Мы приходили к нему с бабушкой и еще одной нашей соседкой со второго этажа. И Павлика с собой прихватили.
Ну а тетя Люда бегает к нему каждый божий день, выкраивая время между сменами. Носит ему сумки с домашней едой: суп в термосе, банки с компотом, контейнеры с котлетами, бутерброды с колбасой. Бабушка тоже посылает выпечку.