— Я рада, что ты вернулась к работе, встречаешься с друзьями, выходишь из дома, — сказала мама. — Но, милая, ты не живешь. Простое движение в повседневной жизни — не одно и то же. — Она взяла мои руки в свои и сжала их. — Ее очень рекомендуют. Пожалуйста, просто сходи и поговори с ней. Может, она сможет тебе помочь, что делать дальше. Бен хотел бы этого для тебя.
У меня защипало глаза, навернулись слезы лишь при упоминании имени Бена.
— Чего бы он хотел? — повторила я тихо, но внутри — в своей голове — я кричала.
ЧЕГО БЫ ОН ХОТЕЛ?!
Я знала, чего бы хотел Бен: чтобы я справилась со всем по-своему.
Чего от меня хотят остальные? Чего они ждут от меня? Мой мир изменился навсегда всего за минуту. Шестьдесят секунд. Сколько людей могут это сказать? Кто может быть к этому готов? Что мне нужно, так это больше времени, чтобы справиться с горем, а не какая-то незнакомая женщина, которая скажет, что пришло время создать новый жизненный путь. Как только мама ушла, я сразу же отменила назначенный прием.
После этого мне каждую неделю названивали из офиса доктора Эмбри и спрашивали, готова ли я назначить новую встречу. После пятого звонка я сдалась и согласилась на прием, думая, что схожу один раз, а потом они оставят меня в покое. Это было пару месяцев назад.
— Итак, Рэйчел, как ты себя сегодня чувствуешь? — спрашивает доктор Эмбри.
На ней синий брючный костюм, который меня раздражает, длинные светлые волосы собраны в тугой пучок. Она всегда начинает наш разговор с этого. «Как ты себя чувствуешь?», «Ты спала?», «Как ты справляешься?» — эти вопросы самые легкие. Сначала я отвечала коротко и по делу.
«Нормально».
«Хорошо».
«Как всегда».
После пары визитов я стала замечать, что мои односложные ответы больше не удовлетворяют ее.
Я верю, что в терапии есть позитивные стороны. Некоторые люди находят поддержку, в которой нуждаются, и используют ее, как неотъемлемую часть процесса исцеления, в то время как другие находят внутреннее мужество, чтобы снова столкнуться с окружающим миром. А я… Я даже не понимаю, почему продолжаю приходить.
Не появилось никаких прозрений, и я не нашла внутреннюю силу, чтобы двигаться дальше и начать новую главу своей жизни. Несмотря на то, что психиатрия теоретически должна была помочь мне, этого не случилось. А самое главное — боль от потери Бена не уменьшилась. Полагаю, частично я продолжаю приходить, чтобы мама была счастлива.
Я должна маме хотя бы это. Окружающие думают, что Рэйчел Миллер возвращается к жизни. Двигается дальше, выходит за рамки своего горя.
Все это ложь.
Но сегодня, когда доктор Эмбри спросила, как я себя чувствую, мне захотелось дать ей правдивый ответ.
Тревожно.
Ощущаю давление.
Злость.
Выбирайте.
Вместо этого, повторяю то же самое, что делаю каждый свой визит.
— У меня все хорошо. Я занята на работе. Наступила весна, много праздников! — отвечаю я, поднимая кулак в воздух. Понимаю, что мои слова чересчур положительные.
Когда ничего не добавляю, доктор смотрит на блокнот, лежащий на коленях, и начинает что-то записывать.
Она часто так делает, и я не знаю, что же она пишет. Я пыталась узнать это много раз. Наблюдала за тем, как двигается ручка, пыталась понять слова по завиткам и точкам. Но бесполезно. Я осматриваю комнату, снова сосредоточившись на орхидее.
— Что насчет общественной жизни? После нашего последнего разговора ты выходила куда-нибудь?
Я задумываюсь, считается ли продуктовый магазин «выходом», но понимаю, это не то, о чем она спрашивает.
— В центре города открылся новый бар, и на прошлой неделе Тесс пригласила меня сходить туда с ней.
Я улыбаюсь, надеясь, что этот ответ ее удовлетворит. Доктор Эмбри кивает и смотрит на меня, ожидая продолжения. Мне больше нечего добавить. Я так и не пошла.
Тесс приглашала меня, это правда, даже умоляла, чтобы я пошла и оценила бар вместе с ней и нашими друзьями. Я согласилась пойти. Но в тот вечер, когда открыла шкаф, чтобы одеться, единственное подходящее платье, что я нашла, это то, которое надевала на сюрприз-вечеринку в честь дня рождения Бена — платье на бретелях ярко-синего цвета с ярко-фиолетовыми вставками повсюду.